Главная » Цоколь дома » Диакритические знаки в иностранных языках. Словарь терминов Как называется закорючка над буквой й

Диакритические знаки в иностранных языках. Словарь терминов Как называется закорючка над буквой й

Диакритические знаки (от греч. diakritikos - различительный) - лингвистический знак при букве, указывающий на то, что она читается иначе, чем без него. Ставится над буквой, ниже буквы или пересекая ее. Исключение составляет буква "i". В современном русском языке диакритическим знаком являются две точки над "е" - "ё". Знак "č" в чешском языке передает звук [ч]. В белорусском языке "ў" передает "у" неслоговое. С древнейших времен в еврейском и арабском письме диакритические знаки использовались для обозначения гласных.

В латинской письменной системе зародился диакритический знак тильда " ~ ", что переводился как "знак вверху". Использовался в Средние века в тех случаях, когда вместо двух согласных писалась одна буква. Испанская тильда служила обозначением звука [n].

В наше время для обозначения долготы гласных часто используется макроны (¯): mālum ‘яблоко’, malum ‘зло’. Иногда вместо макрона используется акут (málum) или циркумфлекс (mâlum).

В некоторых случаях долгота указывается только для смыслоразлечительных гласных. В таком случае краткость гласных указывается с помощью бревиса: mālum ‘яблоко’, mǎlum ‘зло’.

В средневековой латыни могли использоваться и другие символы, например, ę (e caudata ) использовалась вместо диграфа ae.

Древнейшими диакритическими знаками были, вероятно, обозначения долготы и краткости в греческом, а также греческие знаки ударения.

Диакритики наиболее широко используются в языках, имеющих латинский алфавит . Это связано с тем, что в классическом латинском языке не было шипящих звуков, носовых гласных, палатализованных (смягчённых) гласных, которые имелись или развились в других языках, особенно неродственных. Так, если в итальянском возможна передача шипящих чисто позиционно (например, в слове città «читта» - «город», где c+i автоматически означают шипящий звук), то в других языках, не связанных с латынью, это невозможно. Наиболее загружены звукоразличительными диакритиками чешский , словацкий , турецкий , румынский , польский , литовский , вьетнамский алфавиты.

5.1. Классификация

Диакритические знаки можно классифицировать различными способами.

По месту начертания: надстрочные, подстрочные, внутристрочные.

По способу начертания: свободно приставляемые к основному знаку или требующие изменить и его форму.

По фонетико-орфографическому значению (классификация неполная и категории не взаимоисключающие):

знаки, имеющие фонетическое значение (влияющие на произношение):

знаки, придающие букве новое звуковое значение, отличное от обычного алфавитного (например,чешские č , ř , ž );

знаки, уточняющие варианты произношения какого-либо звука (например, французские é , è , ê );

знаки, указывающие на то, что буква сохраняет своё стандартное значение в таком окружении, когда её звучание должно меняться (например, французские же ü , ï );
просодические знаки (уточняющие количественные параметры звука: длительность, силу, высоту и т. п.):
- знаки долготы и краткости гласных (например, древнегреческие ᾱ , ᾰ );
  знаки музыкальных тонов (например, китайские ā , á , ǎ , à , a );
  знаки ударения (например, греческие «острое», «тяжёлое» и «облечённое» ударения: ά ,ὰ , ᾶ );

знаки, имеющие только орфографическое значение, но не влияющие на произношение:

знаки, позволяющие избегать омографию (например,
в церковнославянском различаются твор. пад . ед. числа «ма́лымъ» и дат. пад . множ. числа «мâлымъ»; в испанском si «если» и Sí «да»);
знаки, ничего не обозначающие и использующиеся по традиции (например, придыхание вцерковнославянском , которое всегда пишется над первой буквой слова, если та - гласная );

знаки иероглифического значения (считаются диакритическими только с позиций типографики):

знаки, указывающие на сокращённое или условное написание (например, титла в церковнославянском);
знаки, указывающие на применение букв для других целей (те же титла в кириллической записи чисел).

По формальному статусу:

знаки, с помощью которых образуются новые буквы алфавита (в западной терминологии их иногда называют модификаторами, а не собственно диакритическими знаками);
знаки, сочетания букв с которыми не считается отдельной буквой (такие диакритические знаки обычно не влияют на порядок алфавитной сортировки).

По обязательности использования:

знаки, отсутствие которых делает текст орфографически неверным, а иногда и нечитаемым,
знаки, используемые только в особых обстоятельствах: в книгах для начального обучения чтению, в священных текстах, в редких словах с неоднозначным чтением и т. п.

При необходимости (например, в случае технических ограничений) диакритический знак может опускаться, иногда с вставкой или заменой букв слова.

Одинаково выглядящие диакритические знаки могут иметь разное значение, название и статус в различных языках и системах письма.

ДИАКРИТИЧЕСКИЕ ЗНАКИ, диакритики (от греческого διακριτικός - служащий для различения), различные надстрочные, подстрочные, реже внутристрочные знаки меньшего размера, чем обычные буквы, применяющиеся в буквенных и слоговых типах письма не как самостоятельное обозначение звуков, а для изменения или уточнения значения других знаков или для различения одинаковых слов, а также для сокращения слов (славянский титло) или для придания знаку небуквенного значения.

Основные диакритические знаки: точка (а̣, ̇е, о̇), запятая (ǵ, t̜), кружочек (а̊, ů), макрон (а̄, ī), гачек (č, ž), кратка, или бревис (й, ŭ), дужка (ȇ, ṷ), трема, или умлаут, диерезис (ӓ, ï), акут (а́, ќ), двойной акут (о̋), гравис (à, ù), двойной гравис, или кендема (̋о), циркумфлекс (î, о̂), густое придыхание (ώ), тонкое придыхание, или звательцо (о̉), тильда (â, ô), апостроф (d’), двоеточие (а:), седиль (ç), хвостики и крючки (о, е̜, u’, щ, η, r), различные перечеркивания (ғ, ø, ч), титло (например, сокращение Бъ для Богъ).

В одних случаях сочетания диакритических знаков с буквой считаются новыми буквами, в других - нет. Во втором случае, при необходимости, диакритический знак может опускаться. С функциональной точки зрения диакритические знаки могут иметь фонетическое и орфографическое значение. Первые влияют на произношение: уточняют его варианты (например, французский é, è); придают букве новое значение (чешский č, г̌); указывают на отличие от стандартного произношения в данном окружении (французский ё, ï); обозначают долготу и краткость гласных (латинский а, i и русский й), музыкальные тоны (китайский а̅, â, ä, à), ударение (например, греческое так называемое острое, тяжёлое и облечённое ударения: ά, ά, ᾶ). Диакритические знаки с орфографическим значением, не влияя на произношение, различают омографы (русский «что» и «чтò») или употребляются по традиции (например, придыхание над начальной гласной в церковнославянском языке). Диакритические знаки используются также для придания буквам логографического значения (буквенные обозначения чисел или знаков денежных единиц).

Имеющие одинаковый вид диакритические знаки могут иметь разное значение в различных языках и системах письма. Особенно широко и более последовательно они используются в фонетической транскрипции.

Древнейшими диакритическими знаками, вероятно, являются обозначения долготы и краткости, а также знаки ударения в греческом письме.

Лит.: Зализняк А. А. О понятии графемы // Balcanica. Лингвистические исследования. М., 1979; Гельб И. Е. Опыт изучения письма. (Основы грамматологии). М., 1982; Зиндер Л. Р. Очерк общей теории письма. Л., 1987; Диакритический знак // http://ru. wikipedia. org/wiki.

Современные языки используют множество разных алфавитов: греческий, латинский, кириллицу, арабский и другие. Но как быть, если звуков в языке различают больше, чем есть букв? Как указать, что именно здесь «а» больше похожа на «э», а «о» - это, скорее, «у»? На помощь приходят диакритические знаки.

Определение

Диакритическим знаками в лингвистике называют подстрочные, надстрочные или иногда даже внутристрочные знаки, которые указывают на особенность произношения той или иной буквы. При написании эти знаки очень важны, ведь они служат для различения смысла слов. Некоторые языки обходятся вообще без них, как, например, английский, а в некоторых диакритики очень распространены, например, в чешском или вьетнамском.

Немного истории

Первое использование диакритиков приписывается Аристофану Византийскому, который в своих записях так обозначал музыкальное ударение, придыхание, а также долготу или краткость гласных. Диакритические знаки в основном распространялись в языках, которые использовали латинский алфавит, но не были родственны самой латыни, так как в ней не было ни шипящих звуков, ни носовых гласных, палатализованных (смягченных) согласных.

Многие значения диакритиков сохранились еще с той поры: например, наклонная черта обозначает ударение, а диерезис (две точки над гласной) в романских языках указывает на то, что два гласных подряд не образуют дифтонга. Однако есть и знаки, которые меняют свое значение в зависимости от языка и времени. Тот же диерезис в немецком обозначает перегласовку, поэтому германисты и называют эти две точки умлаутом (нем. "перегласовка").

Виды диакритиков

Не существует упорядоченной системы классификации диакритических знаков, но одной из самых очевидных является разделение их по способу написания на надстрочные, подстрочные и внутристрочные. Это могут быть штрихи, галочки, кружки и точки, расположенные рядом с буквой или на ней.

У диакритиков разное назначение. Знаки, выполняющие фонетическую функцию, придают букве новое, отличное от основного, звучание или наоборот, говорят о том, что буква не меняет своего звука, несмотря на окружение. Некоторые знаки также указывают на просодические характеристики звуков, то есть его долготу, силу, звонкость и прочее.

Некоторые диакритики выполняют орфографическую функцию для различения слов-омографов, например испанские si «если» и Sí «да». Существуют диакритики, которые используются традиционно и не влияют ни на значение, ни на произношение, как, например, две точки над «i» в английском naïve.

Надстрочные знаки

В современных языках встречается много примеров диакритических знаков разных видов. Так, например, штрих с наклоном вправо «á» может называться акутом или аксантегю и указывать на острое ударение. В русском этот знак может просто называться знаком ударения, поскольку у ударения в языке нет разновидностей. Эта же черта в польском используется с согласными для обозначения их мягкости, а в чешском — для обозначения долготы гласных.

Его брат-близнец с наклонном в другую сторону «à» обычно обозначает тяжелое ударение, или гравис, в греческом, французском и южнославянских языках. В китайском значит нисходящий тон.

Знак «шапочки» звука «â» обычно называется циркумфлексом. В современных языках он обычно используется для указания долготы гласного, как например, во французском или итальянском. Уголочек также встречается при транскрибировании санскрита и других языков семитской группы.

Ближайший родственник циркумфлекса тильда «ñ» в средневековых документах используется для сокращения написания удвоенных согласных или указания на носовое произношение, если другого обозначения этого звука не было. Теперь испанская тильда показывает мягкость n, а некоторые ученые используют ее для обозначения носовых гласных.

Уже упомянутый диерезис, который представляет собой две точки над буквой «ä», указывает на раздельное прочтение дифтонгов или на перегласовку. Это один из знаков, который также используется в русском языке для создания буквы «е», однако последнее время его все чаще опускают.

Некоторые при быстром письме заменяют две точки меняя диерезис на макрон. В основном этот знак обозначает долготу и краткость гласных, например, в латыни.

В славянских языках, особенно чешском, часто встречается знак, напоминающий птичку — «ž» гачек. В чешском он отмечает мягкие и шипящие согласные, а в финно-угорских и балтийских языках обозначает звуки [ч], [ш] и [щ]. Гачек часто используют при транслитерации русских или славянских имен и названий на латиницу, чтобы избежать длинных буквосочетаний.

Интересным примером диакретического знака можно также считать надстрочный кружок, который в скандинавских языках используется с гласной «ш», чтобы обозначить более открытую [о].

Подстрочные знаки

По своему виду подстрочные знаки обычно соответствуют своим надстрочным коллегам — это различные шапочки, точки, кружки и штрихи. Иногда у буквы еще «вырастает хвост», который так же считается диакритиком. Как и надстрочные, подстрочные знаки могут писаться отдельно от буквы, но более характерно слитное написание.

Распространенным подстрочным знаком является сегиль «ç», который изначально функционировал в испанском языке, но теперь не используется. Чаще всего этот знак используется во французском для обозначения произношения буквы c как [c]. Сегиль используется и в турецком, отмечая звуки [дж], [ч], [с] и [ш].

Кроме сегиля выделяют также с-образный хвостик, который по-польски называется ogonek и используется для носовых гласных «ą» и «ę».

Внутристрочные знаки

Такие знаки пишутся или печатаются поверх букв, обычно это разного вида штрихи. Так, например горизонтальный штрих поверх латинской «d» во вьетнамском обозначает звук [д]. В скандинавских языках, а именно в норвежском, датском и исландском диагональный штрих поверх «o» обозначает тот же звук, что в шведском и немецком обозначается с помощью двух точек. Тот же штрих поверх буквы «l» в польском указывает на ее мягкость.

Диакритические знаки — это очень маленькие, но очень важные части букв. Их опущение может привести к непониманию и искажению смысла текста, поэтому всегда обращайте внимание на все маленькие точки, штрихи и кружочки, которые сопровождают букву.

Диакритики в гурмукхи Еврейские диакритики Индийские диакритики анусвара (ं ং ം ) чандрабинду (ँ ఁ ) нукта (़ ) вирама (् ് ్ ් ್ ) Диакритики МФА Японские диакритики дакутэн (◌゙ ) хандакутэн (◌゚ ) Кхмерские диакритики Сирийские диакритики Тайские диакритики Родственные темы Пунктирный круг ◌ Пунктуационные знаки

Диакрити́ческие зна́ки (др.-греч. δια-κρῐτικός - «служащий для различения» от др.-греч. κρῐτῐκός - «способный к различению»):

Иногда дополнительно требуют, чтобы диакритические знаки были меньшего размера, чем буквы.

Синонимические названия: акценты (более узкое по значению), диакри́тики (профессионально-жаргонное; в ед. ч. диакри́тик , м. р. , реже диакри́тика , ж. р. ). Система диакритических знаков какой-либо письменности или текста также называется диакри́тикой .

В некоторых случаях с одной буквой могут употребляться одновременно два, три или даже четыре диакритических знака: ặ , ṩ , ᶑ .

Написание некоторых диакритических знаков с помощью HTML -разметки приведено в «Комбинируемых диакритических символах ».

Примеры

Литовский язык

В литовском языке имеется 12 гласных букв. В дополнение к стандартным латинским буквам используются диакритические знаки для обозначения долгих (ilgoji: y, ū) и носовых (nosinė: ą, ę, į, ų - обозначаются крючком снизу) гласных, оставшихся со времени, когда эти буквы произносились в нос, как некоторые гласные в современном польском. Эти изменённые гласные (кроме ė), в современной разговорной речи никак не выделяются по звучанию относительно основных гласных и несут, в основном, историческую нагрузку в письменности.

Прописные

Строчные

МФА

aː

ɛː

eː

iː

uː

Напишите отзыв о статье "Диакритические знаки"

Примечания

Литература

Истрин В. А. Развитие письма. М.: Изд-во АН СССР, 1961.
Истрин В. А. Возникновение и развитие письма. М.: Наука, 1965.



Касса

Набор сплошного текста

Особые виды набора

Микротипографика

Способы набора

Наборные машины

Отрывок, характеризующий Диакритические знаки

– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.

Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это, как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.

Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.

(: ) запятая (, ) дефис (˗ ) тильда (~ ) титло ( ҃ ) Диакритические знаки в других письменностях Арабские диакритики Диакритики в гурмукхи Еврейские дикритики Индийские diacritics анусвара (ं ং ം ) чандрабинду (ँ ఁ ) нукта (़ ) вирама (् ് ్ ් ್ ) Диакритики МФА Японские диакритики дакутэн (ﾞ ) хандакутэн (ﾟ ) Кхмерские диакритики Сирийские диакритики Тайские диакритики Related Dotted circle ◌ Пунктуационные знаки

Диакрити́ческие зна́ки (др.-греч. διακριτικός - «служащий для различения»):

в лингвистике - различные надстрочные, подстрочные, реже внутристрочные знаки, применяемые в буквенных (в том числе консонантных) и слоговых системах письма не как самостоятельные обозначения звуков, а для изменения или уточнения значения других знаков;
в типографике - элементы письменности, модифицирующие начертание знаков и обычно набираемые отдельно.