Главная » Цоколь дома » Василий Ключевский: Лучшие историки: Сергей Соловьев, Василий Ключевский. От истоков до монгольского нашествия (сборник)

Василий Ключевский: Лучшие историки: Сергей Соловьев, Василий Ключевский. От истоков до монгольского нашествия (сборник)

Еще в древности в народной жизни сложился образ крестьянина - богатыря, пахаря; труженика, неразрывно связанного с землей, получающего от нее свою силу. Не случайно одна из главных фигур в русском богатырском эпосе - Микула Селянинович, о котором вся Русь знала, что биться с ним нельзя, так как «весь род Микулов любит матушка сыра земля». Главное в жизни Микулы Селяниновича, согласно былинам, труд, пахота. В его образе олицетворяется сам народ, ибо только Микула может поднять те «сумочки переметные», в которых обретается «тяга земли». Мощь Микулы Селяниовича подавляет и посрамляет черные силы колдовства. Былина рассказывает, как богатырь Волх Всеславьевич, известный своей силой и «вежеством» (то есть владеющей колдовскими тайнами), при рождении которого «подрожала мать сыра земля; сотрясалося славно царство Индейское, а и сине море сколебалося», вынужден был уступить пахарю Микулушке первенство в труде. Волх Всеславьевич увидел в поле пахаря, который пашет, да с таким расзмахом, что «ехал Волх до ратая день с утра до вечера, а не мог до ратая доехати». Не утерпел Волх, зовет Микулу Селяниновича поехать с собою в побратимах, и Микула соглашается, но когда пришло время вынимать из земли соху, то ни сам Волх, ни вся его дружина не могли с ней справиться, а только Микула Селянинович одной рукою выдергивает соху из земли и перебрасывает ее за ракитов куст.
Из семей простых крестьян-тружеников рождаются главные русские богатыри, и прежде всего Илья Муромец, которые если уж берутся за работу, то выполняют ее от зари до зари, с полной отдачей и добросовестно. Народное сознание, выражаемое в сказках, пословицах, поговорках, песнях, былинах, не мыслит труд иначе как нравственное деяние, а труженика-крестьянина как главное действующее лицо государства.
«Человек рожден для труда» (имея в виду труд как нравственное деяние),- говорят бесчисленные народные пословицы. «Без труда нет добра», «Труд человека кормит, а лень портит», «Праздность - мать пороков», «Кто не работает, тот не ест», «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда», «Кто хорошо трудится, тому есть чем хвалиться», «Труду время, потехе час», «Без труда меду не едят», «Труд кормит и одевает», «Терпение и труд все перетрут», «Без хорошего труда нет плода», «Зажиточно жить - надо труд любить», «Работай до поту, так и поешь в охоту», «У работающего в руках дело огнем горит», «Работай боле - тебя и помнить будут доле», «Рукам работа, душе праздник», «Добрые люди день начинают работой», «Работай смелее, будешь жить веселее», «Сегодняшние работы на завтра не откладывай», «У кого работа, у того и хлеб», «Без дела жить - только небо коптить»1.
Сегодня мы многое позабыли из нашей истории, и от того, может быть, появляются на страницах печати оскорбительные байки о якобы извечной лени русского мужика, его рабском характере и отсутствии самостоятельности2.
Отношение русского человека к труду вырабатывалось в упорной борьбе за освоение новых земель с бесконечным дремучим лесом, в противостоянии ордам многочисленных кочевников. Именно в этой борьбе с лесом складывался его трудовой характер. Чтобы освоить пашню, «приготовить ее к новине», в первый год наши предки обдирали с деревьев кору, подсушивая деревья, в следующем - в один из зимних месяцев производились подсека, рубка леса. Было это очень тяжело. Леса тогда были не такие, как сегодня, а настоящая дремучая тайга. Как только сходил снег и подсыхала почва, срубленные деревья складывали в гигантские костры и поджигали. Время от времени костры передвигали огромными шестами, по всему палу, чтобы выжечь на нем все пни и колоды, а землю равномерно удобрить золою. «Эта адски тяжелая и трудоемкая работа в дыму и копоти, с которой люди каждый вечер возвращались домой обожженные и черные, как из пекла,- пишет очевидец,- а затем надо было еще убрать с расчисти все не успевшие сгореть остатки леса. Именно о такой вырубке и уборке подсеки, как о богатырском подвиге, поется в одной из былин об Илье Муромце:

Пошел Илья ко родителям, ко батюшке
На тую на работу на крестьянскую,
Очистить надо пал от дубья-колодья.
Он дубье-колодье все повырубил...

Распахивать такой нераскорчеванный пал с тысячами корневых оплетений не под силу было бы даже мощному трактору, а потому его и вовсе не распахивали, а просто сеяли по пожоге, расковыряв кое-где примитивной мотыгой и заделывая брошенные зерна «наволоком», бороной-суковаткой» 3.
Так наши предки жили не одну тысячу лет, ибо в самом древнем славянском календаре (замененном христианским в X веке) этапы этого труда были увековечены в названиях месяцев. Месяц февраль назывался тогда сечень, ибо именно в это время производилась рубка леса под пашню, а месяц апрель именовался березозоль - в это время сваленный и подсохший лес превращали в золу. Да и вообще в названиях месяцев отражался трудовой характер наших предков. Так месяц уборки урожая назывался серпень или жнивень.
Земледельческий труд в этих условиях - настоящий подвиг, требующий постоянного напряжения, самоотдачи и терпения. Конечно, все это рождало умение к тяжелому упорному труду, самостоятельность, энергичность и инициативу. Историк С. Соловьев отмечает дух предприимчивости, активности, умение концентрировать жизненные силы в борьбе с нелегкими условиями существования, проявляемые нашими предками на ранних этапах истории. Н. Карамзин свидетельствует о способности древних россиян искусно выполнять собственными руками многие виды работ, необходимые для хозяйства.
Русский человек - отмечал историк Иловайский - представлял замечательный образец «характера деятельного, расчетливого, домовитого, способного к неуклонному преследованию своей цели, к жесткому или мягкому образу действия смотря по обстоятельствам...» 4.
В силу природных особенностей нашей страны труд русских людей носил неравномерный характер. Как писал Ключевский, русский человек знал, «что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряженному труду на короткое время, какой может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному постоянному труду»5.
Трудовой характер русского человека в устойчивой, традиционной семье культивировался созданием и поддержанием в сознании всех членов трудящейся семьи образа идеального трудолюбивого предка, своим примером прокладывающего дорогу ныне живущим членам семьи. Поэтому трудовая деятельность русского человека всегда осуществлялась с оглядкой на этого идеального предка (или предков), отказаться от заветов которого было изменой или предательством. «Обособленность семьи, ее судьба и благополучие - все это олицетворялось в образе незримого домашнего духа - хранителя, неусыпно заботящегося о благосостоянии хозяйства. Однако он заботился о нем лишь в том случае, если члены семьи сами трудолюбивы и запасливы, если руководство хозяйством семьи в надежных руках. Незримый покровитель семьи, олицетворяющий ее благополучие, ассоциируется в сознании людей в образе предка...» 6 Отсюда неискоренимое чувство связи русских крестьян с предками, почитание их, преклонение перед традициями и стариной. «Добрая старина, святая»,- говорил крестьянин. «Что старина, то и деяние», «Старина что диво», «Старина с мозгом».
Послушайте эти пословицы:
«Наши отцы и деды того не делали, да и нам не велели», «Старики, чай, не меньше нашего знали», «Как жили деды и прадеды, так и нам жить велели», «Не сегодняшнее, вчерашнее, да и не нами сталось», «Не нами установлено, не нами и переставится», «Как отцы и деды наши, так и мы», «Отцы и деды не знали этого, да жили не хуже нашего», «Спокон веку, как свет стоит, так исстари повелось», «Пускай будет по-старинному, как мать поставила».
А сколько еще этих пословиц можно привести. Лучшая аттестация для крестьянина сказать: «старинного закалу». А если уж что-то сделать хорошо, то это «тряхнуть стариной», «повытрясти старинушку», ибо «старина посдобнее была».
Многие трудовые качества русского человека, и прежде всего его отношение к труду, сложились еще в дохристианский период. Орудия труда были с ним не только в жизни, но и брались в смертный путь. В древних славянских могильных курганах наряду с оружием, украшениями, различными предметами быта нередко находят и орудия труда (косы, молотки, серпы и т. д.), что значит: и на том свете наши древние предки не мыслили себя без работы.
Принятие христианства ознаменовало новый этап в развитии труда, внесло в него сильное организующее начало, укрепило его духовно-нравственное ядро. Вопреки формально-догматической трактовке труда как проклятия Божьего отношение к труду в Древней Руси, только что принявшей христианство, носило живой самоутверждающий характер. Идея труда как общеполезного дела, и в идеале - как служение мирским интересам, конечно, родилась в крестьянской общине. Христианский индивидуализм с его установкой на личное спасение, широко господствующий в западноевропейских странах, на Руси распространения не получил, что было, по-видимому, связано с характером русского народа, жившего в условиях общины и имевшего иное понимание жизненных ценностей. Спасение на Руси мыслилось через жизнь и покаяние на миру, через соборное соединение усилий и, наконец, через подвижничество, одной из форм которого был упорный труд. Рассуждение о труде как проклятии Божием для абсолютного большинства наших предков оставалось мертвой фразой, иногда произносимой с амвона, но не имеющей ничего общего с реальной практикой отношения к труду. Ибо с самого начала зарождения православия труд рассматривается как нравственное деяние, как богоугодное дело, а отнюдь не как проклятие.
«Бог труды любит», «С молитвой в устах, с работой в руках»,- часто повторяет русский человек. «Бог повелел от земли кормиться», «Божья тварь Богу и работает», «Пчела трудится - для Бога свечка пригодится», «Не спрашивай урожай, а паши и молись Богу», «Богу молись, а сам трудись», «Богу молись, крепись, да за соху держись», «Молись Богу, землю паши, а урожай будет». В «Поучении» Владимира Мономаха (XII век), значительно отразившем мировоззрение эпохи, труд - высшее мерило богоугодности человека.
Владимир Мономах не противопоставляет физический и умственный труд; хотя первый для него является необходимой предпосылкой успеха во втором. Знание облагораживает труд, делает человека уверенным и сильным. «Еже было творити отроку моему,- делится своим опытом с наследниками Мономах,- то сам есьм створил, дела на войне и на ловех, ночь и день, на зною и на зиме, не дая себе упокоя. На посаднике не зря, ни на биричи, сам творил, что было надобе, весь наряд, и в дому своем то, я творил есьм». Труд обогащает человека знанием; знание же плодит свободу, сообщает деяниям смысл и истину. Главное же - удовлетворенность собственной жизнью! Любой труд для человека - радость, а труд умственный радость вдвойне: в нем человек обретает спокойствие духа и постигает величие божества.
Трудолюбие, желание старательно и добросовестно работать всегда были главным народным идеалом, определяющим жизнеспособность народа. Как пишет В. Белов: «Все начинается с неудержимого и необъяснимого желания трудиться... Уже само это желание делает человека этническую группу, а то и целый народ предрасположенными к творчеству и поэтому жизнеспособными. Такому народу не грозит гибель от внутреннего разложения. Творческое начало обусловлено желанием трудиться, жаждой деятельности»8.
Трудолюбие, старательность, добросовестность - отличительные черты положительных героев русских народных сказок, и наоборот, отрицательные персонажи характеризуются чаще всего как ленивые, неумелые, стремящиеся урвать незаслуженные блага. Причем в сказках положительные черты героев определяют их победу в жизненной борьбе. «Терпение и труд - все перетрут», - говорит крестьянин. В сказках о мачехе и бедных сиротах мачеха посредством трудных и, кажется, невыполнимых работ стремится извести сироту. «Но несчастие только воспитывает в сиротах трудолюбие, терпение и глубокое чувство любви ко всем страждущим и сострадания ко всякому чужому горю. Это чувство любви и сострадания, так возвышающее нравственную сторону человека, не ограничивается тесными пределами людского мира, а обнимает собой всю разнообразную природу... (эта) нравственная сила спасает сироту от всех козней; напротив, зависть и злоба мачехи подвергает ее наказанию...»9 - пишет исследователь русских сказок А. Афанасьев.
Трудолюбие как главная добродетель крестьянина добросовестное отношение к труду, ставшее устойчивым обычаем и привычкой, потребность в труде, превратившаяся в один из главных мотивов жизнедеятельности, составили неотъемлемую часть мировоззрения крестьянина
Таким образом, сельский труд имел ценнейшую духовно-нравственную основу; стремление выполнить работу как можно лучше обусловливалось Духовно-нравственной культурой крестьянина.
Среди многих тысяч русских пословиц вы не найдете ни одной, где бы труд воспринимался как проклятие. Бывает, жалуются на тяжелый труд, на господский труд, да и удивительно мало жалуются, хотя жизнь русского крестьянина была очень нелегка, но взращенное с детства чувство подвижнического отношения к труду не позволяет крестьянину жаловаться.
А зато пословиц, прославляющих трудолюбие и добросовестность в труде, великое множество.
«Скучен день до вечера, коли делать нечего», «Не то забота, что много работы, а то забота, как ее нет», «Будешь счастлив, паши не лениво», «Досуг будет, когда нас не будет», «Не убить бобра, не нажить добра», «Работать - день коротать, отдыхать - ночь избывать», «Маленькое дело лучше большого безделья», «Шевелись, работай - ночь будет короче» (то есть хорошо поспишь от усталости), «Покидай на утро хлеба, не покидай на утро дела», «С ночи сыт не будешь, не печь кормит, а руки», «Лень мужика не кормит», «Не пугай молодца работой, а сыпь ему молу» (то есть что молоть).
Вы думаете, это все? Пословиц, прославляющих трудолюбие и трудолюбивого человека, многие десятки, всех не перечислишь, но вот еще некоторые.
«Сер мужичок, да сердит на работу. И серо, да сбойтливо», «Люблю серка за обычай: кряхтит да везет», «О добре трудиться, есть чем похвалиться», «Добывай всяк своим горбом! Нет мошны, так есть спина», «Работай до поту, так поешь в охоту», «Покуда цеп в руках, потуда и хлеб в зубах», «Глаза боятся, а руки делают», «Что потрудимся, то и поедим», «Держись сохи плотнее, так будет прибыльнее», «Где работно, там и густо, а в ленивом дому пусто», «Кто пахать не ленится, у того и хлеб родится», «Что умолотишь, то и в засек положишь», «Работа лучший приварок. По работе еда вкуснее», «Одна забота - не стала бы работа».
Но одного трудолюбия мало. Нужна еще добросовестность в труде. Вспоминаю мою бабушку (она родилась в крестьянской семье в 1900 году)- выполнить работу плохо, даже если она не виновата, было для нее мукой и стыдом. А сколько возмущения у нее вызывала недобросовестность в труде, у кого бы она ни проявлялась: у ее родного внука или когда видела подобное в кино, по телевизору. «Дело шутки не любит»,- впервые эту пословицу я услышал от нее. А недавно, заглянув в книгу Даля, я нашел еще большее число пословиц на эту тему.
«Вразумись здраво, начни рано, исполни прилежно»- эта пословица встречается у Даля несколько раз. «В полплеча работа тяжела: оба подставишь - легче справишь», «Поспешай, да не торопись. Что скоро, то не споро», «Взялся за гуж, так не говори, что не дюж», «Не бери ноши сверх мочи, а положат, кряхти да неси», «Десять раз примерь, один раз отрежь», «Хорошо смазал, хорошо и поехал», «Лес сечь - не жалеть плеч», «На скорую ручку - комком и в кучку».
Отношение наших предков к труду как добродетели, как к нравственному деянию ярко выразилось в замечательном памятнике русского быта и литературы XVI века «Домострое». В этой книге создается настоящий идеал трудовой жизни русского человека - крестьянина, купца, боярина и даже князя (в то время классовое разделение осуществлялось не по признаку культуры, а больше по размеру имущества и числу слуг). Все в доме - и хозяева, и работники - должны трудиться не покладая рук. Хозяйка, даже если у нее гости, «всегда бы над рукоделием сидела сама». Хозяин должен всегда заниматься «праведным трудом» (это неоднократно подчеркивается), быть справедливым, бережливым и заботиться о своих домочадцах и работниках. Хозяйка-жена должна быть «добрая, и трудолюбивая, и молчаливая». Слуги хорошие, чтобы «знали ремесло, кто кого достоин и какому ремеслу учен». Родители обязаны учить труду своих детей, «рукоделию - мать дочерей и мастерству - отец сыновей».
Книга проповедует трудолюбие, добросовестность, бережливость, порядок и чистоту в хозяйстве. Очень тактично регулируются трудовые отношения между хозяином и работником.
Труд в хозяйстве русского человека приобретал характер сложного, многообразного ритуала, особенности которого определялись вплоть до мелочей - как мыть, тереть, сушить, скоблить, солить грибы, ухаживать за скотом и т. д. Во многих местах «Домострой»- настоящее пособие по научной организации труда русского крестьянина XVI века (например, глава 32. Как порядок в избе навести хорошо и чисто).
Труд как добродетель и нравственное деяние: всякое рукоделие или ремесло, по «Домострою», следует исполнять приготовясь, очистясь от всякой скверны и руки вымыв чисто, прежде всего - святым образам поклониться трижды в землю - с тем и начать всякое дело. Делать работу надо добросовестно, сосредоточенно, не отвлекаясь.
«А если во время дела какого раздастся слово праздное, или непристойное, или с ропотом, или со смехом, или с кощунством, или скверные и блудливые речи,- от такого дела Божья милость отступит, и вот уже дело и всякое ремесло и любое рукоделие не с Богом совершается, а Богу во гнев, ибо и людям неблагословенное не нужно и не мило, да и не прочно оно». «Домострой» осуждает недобросовестную работу и обман как грех перед Богом. «Кто в каком рукоделье нечисто готовит или в ремесле каком украдет что или соврет, и притом побожится ложно: не настолько сделано или не в столько стало, а он врет,- так и такие дела не угодны Богу, и тогда их запишут на себя бесы, и за это все взыщется с человека в день Страшного суда». В общем полное созвучие с народной мудростью: «Дело знай, а правду помни», «Дело делай, а правды не забывай».
В XIX веке «Домострой» получил ярлык ретроградного произведения, но скорее всего это было связано с общим отрицанием ценностей древнерусской культуры, непониманием ее духовного богатства, чем с реальными недостатками идеального памятника русского быта. Исследователи этого памятника, в том числе некоторые современные, отказывают ему в духовности, сводя его к сугубо материальной стороне жизни. И нет более ошибочного суждения, чем это. Ибо в «Домострое» проводится идея практической духовности, духовности, неразрывной с материальной стороной жизни, в чем и состояла особенность развития духовности в Древней Руси. Духовность - не рассуждения о душе, а практические дела по претворению в жизнь идеала, имевшего духовно-нравственный характер. Идеи праведного труда, доброты, честности, добропорядочности, любви к ближнему, забота о жизни и условиях труда работников - отражают лучшие качества человека Древней Руси.
Вплоть до начала XX века многие лучшие черты отношения к труду русского человека по «Домострою» сохранялись в монастырях, давших идеальные образцы добросовестной, качественной и эффективной работы.
Исстари русские монастыри (особенно пустынные монастыри) были религиозно-трудовыми братствами, в которых на практике реализовывались трудовые идеалы русского общества.
Как отмечал еще историк Ключевский, древнерусский общежительный монастырь в XIII-XIV веках в процессе своей эволюции превращался в трудовую земледельческую общину. По задачам иночества, писал В. Ключевский, «монахи должны питаться от своих трудов, свои труды ясти и пити, а не жить подаяниями мирян». Среди основателей и собиравшихся к ним рядовой братии пустынных монастырей встречались люди из разных классов общества - бояре, купцы, промышленники и ремесленники, иногда люди духовного происхождения, очень часто крестьяне. Общежительный монастырь под руководством деятельного основателя представлял рабочую общину, в которой занятия строго распределялись между всеми; каждый знал свое дело, и работы каждого шли «на братскую нужду» (выделено мною.- О. П.). Устав белозерских монастырей Кирилла и Ферапонта... живо изображает этот распорядок монастырских занятий, «чин всякого рукоделия»: кто книги пишет, кто книгам учится, кто рыболовные сети плетет, кто кельи строит; одни дрова и воду носили в хлебню и поварню, где другие готовили хлеб и варево, хотя и много было служб в монастыре, вся братия сама их поправляла, не допуская до того мирян, монастырских служек. Первой хозяйственной заботой основателя пустынного монастыря было освоение окрестной земли силами собирающейся в нем братии. Пока на монастырскую землю не садились крестьяне, монастырь самостоятельно обрабатывал ее «всем своим составом, со строителем во главе выходя на лесные и полевые работы» 10.
Все побывавшие на Соловках или Валааме, да и во многих других русских монастырях в XVIII-XIX веках, отмечают их удивительную ухоженность, необыкновенное трудолюбие монахов, сумевших в сложных климатических условиях Севера создать настоящие оазисы. Могли ли это создать люди, считавшие труд проклятьем? Конечно, нет.
«Труд дело святое»,- как бы отвечая своим оппонентам, говорили монахи, создавая настоящие образцовые хозяйства, выращивая на Севере южные фрукты, превращая бесплодную каменистую землю в цветущий сад, возводя чуть ли не голыми руками сложные инженерные сооружения.
Хочется передать (в нашем изложении) рассказ писателя Василия Ивановича Немировича-Данченко, побывавшего вместе с богомольцами на Соловках в самом начале XX века.
Монахи с гордостью показывают Василию Ивановичу сооружения соловецких доков.
- Наши из крестьян строили,- говорят они.
- А кто наблюдал за постройкой?
- Тоже монашек из мужичков!
- И техников не было?
- Зачем нам техники: у нас Зосима и Савватий есть. Чего не поймем, они наставят!
И за границей Василий Иванович не встречал сооружения более прочного и красивого. Бока его обшиты гранитом, все до последней мелочи изящно, несокрушимо и удобно. Своими руками монахи построили канал, соединивший доки со Святым озером.
- Ведь это Святое озеро может иссякнуть?
- Нет, Святое озеро у нас связано каналами с другими озерами. Через Святое озеро и резервуар Святого Филиппа в доки идет вода восьми-десяти озер... Мы еще как приспособили: канал, который проводит воду в шлюзы, движет также и машину лесопильного завода!
- Как строился док?
- Днем и ночью строили беспрерывно. Днем богомольцы, под присмотром монахов, а ночью одни монахи, сами. А за всеми работами крестьян - монах смотрел!
- Тяжела работа была?
- Нет, многим в это время разные явления были. Подкрепляло это. Мы ведь так: как затомимся - сейчас молитву хозяину обители, ну - как рукой и снимет; или псалом хором споем - и опять за работу.
Немирович-Данченко наблюдает за работой монахов, которые в это время устанавливали в доки пароход. Все это время иеромонах и наместники тянули бечеву и работали наравне с простыми богомольцами. Если в других местах поют «Эй, дубинушка, ухнем», то здесь - псалмы. Понукали ленивых мягко и снисходительно. Не было слышно ни бестолкового крика, ни не идущих к делу советов и замечаний. Все совершалось в строгом порядке.
- А что, кроме ремонта, в доках делаете?
- Как же, теперь пароход «Надежду» сами здесь соорудили. Винты для пароходов делаем. Скоро и машины станем производить. Дай срок - все будет!
- Ну, а с чего наместник работает там вместе с простыми матросами?
- У нас первое дело - пример. Как гостиницу строили - сам архимандрит камни таскал. Кирпичи на тачках возил. Труд - дело святое, всякому подобает. Не трудишься, так и хлеба не стоишь!
- Экое богачество,- удивляется рядом крестьянин.- Видимо, что Промыслом Господним все!
- И что чудно, братец мой, никого не приставлено, а все, как следовает, идет!
- Вот, монашек, по-ихнему в больших чинах,- а тоже канат тянет!
Василий Иванович обошел хозяйственные постройки Соловецкого монастыря. Везде чистота, порядок. Работа кипит, но шума не слышно и суеты не видать. Монахи работают рядом с богомольцами, а начальники работ трудятся вместе с ними.
«Весь этот монастырь показал мне,- делает вывод Немирович-Данченко,- чем могло бы быть русское крестьянство по отношению к труду и производительности, если бы попеременно его не давило то иго монгольское, то крепостное состояние» 11.
Хозяйственное процветание Соловецкого монастыря продолжалось до 1917 года. После революции на базе монастырского хозяйства был создан совхоз, который в короткий срок разрушил всю историческую структуру и хозяйственные связи. Последнюю же точку на уникальном монастырском хозяйстве поставил ГУЛАГ, а точнее, СЛОН.
Древнерусский идеал трудовой жизни долгое время продолжал существовать среди старообрядцев. Старообрядческие общины во многом сохранили трудовые ценности Древней Руси.
Как здесь не вспомнить старообрядческое крестьянское царство на реке Выг. Вплоть до середины XIX века старообрядцы сохраняли здесь древнерусские формы крестьянской жизни. Религиозный центр крестьянского царства располагался в селе Данилово, а в 27 скитах на началах самоуправления вели «мирскую» жизнь тысячи старообрядцев. Каждое поселение обладало полной самостоятельностью; общие дела решались на сходах всех жителей скита. Труд строился на артельных началах и принципах «Домостроя», как святое дело и добродетель. Работали все от мала до велика - расчищали дремучие леса, поднимали целину, строили дома и многочисленные постройки, ловили рыбу, били зверя. Взяв в аренду 13078 десятин земли в Каргопольском уезде, крестьяне-старообрядцы построили там свои фермы-«пустыни», активно занялись хлебопашеством и скотоводством. Продуктивность скота и эффективность использования земельных угодий у старообрядцев были одни из самых высоких в России. Была у выговцев заведена своя мукомольная фабрика, а также меднолитейное производство, снабжавшие значительную часть России медными крестами. Не гнушались крестьяне и торговлей - хлебом, маслом, рыбой, звериными шкурами, медными изделиями - в крупных городах России: Петербурге, Москве, Архангельске, Казани, Рыбинске, а также за границей - в Норвегии и др. Для торговли они имели свои суда и пристани. Торговых представителей крестьянского царства все знали как честных и порядочных купцов, торговавших товарами высокого качества и, как правило, более дешевыми, чем у других продавцов.
В XVIII - первой половине XIX века крестьянское царство на реке Выг достигло поразительных результатов, став одним из самых цветущих мест Российской империи. Достаточно сказать, что доход на душу населения был в Выговских скитах во много раз больше, чем в среднем по России.
Кроме хозяйственных успехов, Выгореция, так иногда именовали это крестьянское царство, создала и развивала свои школы, библиотеки, мастерские по переписыванию древних книг, певческое училище и иконописную мастерскую.
Процветание крестьянского царства на реке Выг было разрушено в 1850 году «декретом» Николая Первого, изгнавшего отсюда большую часть старообрядцев и поселившего на их месте переселенцев (в основном деклассированных элементов) из Псковской губернии. В короткий срок богатые и оживленные деревни превратились в ничтожные и запустелые.
Говоря о главном, что составляло сущность русского труда в эпоху его расцвета, следует подчеркнуть, что он никогда не сводился к совокупности действий или навыков, а рассматривался как проявление духовной жизни, причем трудолюбие было характерным выражением духовности. Очень верно сказано русским педагогом В. А. Сухомлинским, что «отношение к труду является важнейшим элементом духовной жизни человека. Было бы недостаточным и наивным сказать, что трудолюбие воспитывается в процессе труда. Трудолюбие как важнейшая черта морального облика воспитывается и в процессе духовной жизни - интеллектуальной, эмоциональной и волевой. Не может быть трудолюбивым человек, мало думающий, мало переживающий»12.
Трудолюбие, добросовестность, старательность, которые мы отмечаем в наших предках, рождались не просто в процессе выполнения трудовых функций (хотя и это немаловажно), а являлись итогом их богатой духовно-нравственной жизни.

«Не то дорого, что красного золота, а дорого то, что доброго мастерства». Да, что особо ценилось в трудовой среде, так это - мастерство и ремесло. Не будет преувеличением сказать - в народе был настоящий культ мастера. Опытному мастеру почет и уважение были обеспечены на всю округу.
«Мастерство везде в почете»,- говорили люди. «Работнику полтина - мастеру рубль», «Не работа дорога - уменье», «Мастер один - а подносчиков десять», «Не за шило платят, за правило», «По закладке мастера знать», «В добрую голову - сто рук», «Дело мастера боится», «Всякая работа мастера хвалит», «Мастерства за плечами не носят, а с ним добро».
О мастерах говорили всегда уважительно и с особой теплотой. «Он на все руки мастер», «Золотой человек, золотые руки», «К чему рук ни приложит, все кипит».
Об их необыкновенных возможностях создавались всяческие легенды, порой просто баснословные. Им приписывались сверхчеловеческие качества. Вспомните легенду о Левше, который подковал блоху, но у этого человека был реальный прототип. О таких как раз и говорили: «На обухе рожь молотит, зерна не уронит», «Комар носу не подточит. Иголки не подсунешь» (не подобьешь), «Он из песка веревки вьет».
Профессионализм и мастерство русских ремесленников были очень высоки. Древнерусские «кузнецы по злату и серебру» создавали золотые украшения с цветной эмалью, изящные изделия из серебра со сканью и зернью, красивое оружие, художественную чеканку, высоко ценившиеся во всем мире. Немецкий знаток ремесел Теофил из Падеборна (XI в.), описывая в своих «Записках о различных искусствах» страны, прославившиеся в том или ином мастерстве, назвал на почетном месте и Русь1. Мастера, как правило, были грамотны, о чем свидетельствует множество надписей на бытовых вещах, стенах церквей, а также дошедшие до нас берестяные грамоты. Кузнец-оружейник ставил свое имя на выкованном им клинке меча («Людота Коваль»); новгородский мастер великолепного серебряного кубка подписал его: «Братило делал»; Любечанин Иван, токарь по камню, изготовив миниатюрное, почти игрушечное, ве-ретеное пряслице своей единственной дочери, написал на нем: «Иванко создал тебе (это) одина дща» 2.
Сегодня нас удивляет мастерство архитектурных сооружений Древней Руси, и прежде всего храмов. Но ведь для этого понадобилось создание целой системы подготовки квалифицированных строительных кадров, их учета, предоставление им целого ряда специальных льгот. Строительные мастера в XVII веке не платили податей с земли или добра и не несли никаких личных повинностей, обязательных для тяглова населения (хотя с 1684 г. эти льготы были отменены). Им было разрешено вести мелочный торг и курить вино для личного употребления, что было признаком доверия к ним со стороны правительства. Все дела строительных мастеров и их семей ведали и судили, кроме крупнейших уголовных преступлений, в Каменном приказе. Мастера и подмастерья, находившиеся на службе в Каменном приказе, разделялись на целый ряд специальностей градодельцев, городовых смышленников (занятых постройками военных сооружений), каменных дел здателей и пр. Некоторые мастера Каменного приказа получали постоянное жалованье, а, кроме того, участвуя в какой-либо постройке,- еще и поденную оплату.
Но, пожалуй, больше всего мастеров было в плотничном деле. Об этом свидетельствовали деревянные храмы и дома, стоявшие в русских селах и городах еще в начале нынешнего века (сегодня сохранившиеся в основном только на фотографиях). У плотников была своя проверка мастерства. «Клин тесать - мастерство казать» (сразу вытесать верный клин, без подтески,- такое же мастерство для плотников, как выточенный от руки правильной формы шар для токарей).
Мастерство и мастера ценились как среди ремесленников, так и среди крестьян.
Древние, отточенные до совершенства приемы труда у некоторых крестьян приобретали эстетический характер. Такие мастера в крестьянской среде ценились особо. Г. Потанин, известный русский путешественник, рассказывал, как на Алтае ему довелось познакомиться с одним из таких крестьян. «Особого совершенства этот крестьянин достигал на жнивье, где результат труда его облекался в отточенную форму, доставлявшую эстетическое удовольствие ему самому и зрителям... Он прекрасно вязал снопы, прочно и красиво, и никто не мог лучше его завершить стога. Пашню Петра Петровича (так звали этого крестьянина.- О. П.) тотчас можно было отличить от прочих по красоте конических суслонов, которая зависит от пропорциональной завязки верхнего снопа, опрокинутого вниз колосьями и служащего суслону крышей; если перевязка его сделана слишком далеко от жнива, суслон выйдет большеголовый, если слишком близко - наоборот. Петр Петрович избегал обоих недостатков. И шейки всех суслонов приходились у него на одной высоте»3.
Знание того или иного ремесла тоже высоко ценилось в народе, но стояло ниже понятия мастерства. Далеко не всякий ремесленник мастер. Это было ясно всем. Да и не каждый ремесленник на это претендовал. Вокруг ремесленника не создавалось такого «культа личности», как вокруг мастера.
«Ремесло за плечами не висит (не тяготит)», «Ремесло не коромысло, плеч не оттянет», «Ремесло пить, есть не просит, а само кормит».
Как бы противопоставляя себя правящим слоям, трудящийся ремесленник говорил, что для него «ремесло вотчина, ремесло кормилец».
«Всяко ремесло честно, кроме воровства», «Знай одно ремесло да блюди, чтоб хмелем не поросло», «Вино ремеслу не товарищ».
Русский крестьянин был не только земледельцем. Исстари занимался он разными ремеслами, которые давали ему неплохой приработок. «Живем не без промысла»,- говорили крестьяне. Явление это без преувеличения можно назвать крестьянской ремесленной промышленностью, деятельность которой развивалась, как правило, после выполнения сельскохозяйственных работ, а спектр ее был необычайно широк.
В северных губерниях особенно сильно были развиты промыслы по обработке дерева. Крестьяне курили смолу, строили деревянные суда, резали деревянную посуду, прялки и многие другие нужные им вещи.
Многое зависело от места. В Олонецкой губернии повсеместно в деревнях встречали столярные, экипажные, смолодегтярные промыслы. В Каргопольском и Вытегорском уезде крестьяне были известны как хорошие гончары, но занимались также портняжеством, сапожным и кузнечным промыслами.
Пермские крестьяне в Верхотурском уезде занимались изготовлением мебели, а в Красноуфимском - производством сельскохозяйственных орудий. В Шенкурском уезде Архангельской губернии - кожевенно-овчинным промыслом, в Новоладожском уезде Петербургской губернии - выделкой деревянной посуды, а также изготовлением рыболовных снастей и судовых принадлежностей. В Вятской губернии - столярными поделками, изготовлением игрушек, славящихся на всю Россию, ткачеством. Впрочем ткачество было развито широко среди всех российских крестьянок. Не умевшие ткать так и назывались ленивыми неумехами. То же относилось к мужчинам, не умевшим хорошо работать топором.
В центральной России, ближе к Волге, в частности в Нижегородской губернии, крестьяне занимались ложкарным, гвоздарным и валяльным промыслами, в Симбирской губернии - выделкой изделий из лесных материалов, в Саратовской - колесным, экипажным и сапожным делом, а также работали с гончарным кругом. В Оренбургской губернии выделывали многочисленные изделия из козьего пуха - ну, прежде всего, знаменитые Оренбургские платки, шали, шарфы. Кроме того, вырабатывали кожу, валяли валенки, ткали ковры.
В Астраханской губернии крестьяне выделывали сукно, причем исключительно на самодельных ткацких станах (было оно очень дешево - 9-15 коп. за аршин). А еще большими мастерами были крестьяне этой губернии на варежки, чулки и носки.
Необычайное многообразие крестьянских ремесел можно было увидеть в Московской и примыкающих к ней губерниях. В Волоколамском уезде крестьяне славились изготовлением марли и тканых одеял, сусального золота, столярным и щеточным ремеслами, в Звенигородском - изготовлением скрипок и гитар, столярным, слесарным, ткацким, а также щеточным ремеслом, в Гороховецком уезде Владимирской губернии - вязанием варег и строчкой полотна, в Лихвинском уезде Калужской губернии - изготовлением замков и слесарными работами, в Скопинском и Михайловском уездах Рязанской губернии - кружевоплетением, вышиванием, керамическими поделками, мастерством ладить дерево, экипажным и веревочным ремеслом, в Егорьевске и Спасском - изготовлением кульков и рогож. Впрочем, рогожный промысел, так же как и ткачество, был развит по всей крестьянской России - мешки-то нужны в каждом хозяйстве. Бабушка моя рассказывала, как мой прадед занимался этим промыслом в специально отведенном сарае, снабжая добротными мешками и кульками всю округу.
Некоторые российские села превращались в центры крестьянской промышленности самых разнообразных видов. В слободе Борисовка Грайворонского уезда Курской губернии имелись ткачи, шапочники, сапожники, столяры, изготовители киотов, иконописцы4. Ныне это село типично своей захирелостью, о ремеслах и говорить нечего, они заглохли еще в 20-30-х годах. К сожалению, та же картина исчезновения крестьянских ремесел наблюдалась нами во всех перечисленных выше районах нашего Отечества. Я привел только те места, которые в свое время посетил сам во время своих путешествий по России. Одна и та же картина рисовалась перед нами в каждой поездке - крестьянская промышленность погибла в конце 20-х - 30-е годы во время коллективизации. Впрочем, мы забежали вперед.

Неумелость в труде подвергалась насмешкам, рассматривалась как своего рода нравственный порок. «За безручье (за неуменье) по головке не гладят», «За все берется, да все не удается»,- говорит о таких народ. «За прогул да за неумение нет платы», «Нечем хвалиться, как все из рук валится», «Швец Данило, что не шьет, то гнило».
Да, воистину таким «рук не наставишь». «Всему учён, только не изловчён», «Парень-то тороват, да дела не знат».
О бестолковых работниках говорили: «Ни в дышло, ни в оглоблю. Ни в корень, ни в пристяжку», «Зимой с бороной, а летом в извозе», а о работниках, делавших работу слишком медленно,- «Улита едет, когда-то будет». Крестьянин, который не мог выполнить крестьянской работы, считался последним человеком. Подростков, не умеющих плести лапти, дразнили безлапотниками. Девочек, не сумевших еще в детском возрасте научиться прясть, обзывали непряхами, не умевших выткать кроены - неткахами, не умевших самостоятельно поставить стан «без подсказки матери»- безподставочными. Такое презрительное отношение к неумейкам сохранялось в крестьянской среде всегда. «Видна непряха, коль утла рубаха», «У неряхи и непряхи нет и путной рубахи».
А сколько сарказма, сколько презрения у русского крестьянина было по отношению к лентяям, лодырям, к отлынивающим от работы, не желающим добросовестно трудиться. «Ленивый и могилы не стоит», «Лень добра не сеет», «Лень к добру не приставит», «Пахарю земля - мать, а лодырю - мачеха», «У лодыря что ни день, то лень», «Трутни горазды на плутни», «Хлеб за брюхом не ходит», «За дело не мы, за работу не мы, а поесть, поплясать - против нас не сыскать», «Лень лени и за ложку взяться, а не лень лени обедать», «Леность наводит на бедность», «У лентяя Федорки всегда отговорки», «Лень перекатная: палец о палец не ударит», «Лентяй и шалопай два родных брата».
«Тит, поди молотить»,- говорит лентяю трудящийся крестьянин. А в ответ: «Брюхо болит». «Тит, пойдем пить!»- «Бабенка, подай шубенку». О таких лодырях крестьянин говорит: «У него лень за пазухой гнездо свила», «От лени распух», «От лени мохом оброс», «От лени губы блином обвисли», «Ленивому всегда праздник», «У него руки вися отболтались», «Пресная шлея (лентяй)», «Ест руками, а работает брюхом», «У него работа в руках плесневеет».
Трудовой крестьянин постоянно насмехается над лодырем. Чем он занимается?- спрашивают труженика о лодыре. «Кнуты вьет да собак бьет»,- отвечает крестьянин. «Пошел баклуши бить», «Устроился слонов продавать», «Пошел черных кобелей набело перемывать», «На собаках сено косит», «На собаках шерсть бьет», «Слоном слоняется», «Спишь, спишь, а отдохнуть некогда», «На печи по дрова поехал», «Перековал лемех на свайку», «В лапоть звонить», «Хорошо ленивого за смертью посылать - не скоро придет», «Люди пахать, а он руками махать», «Люди жать, а мы с поля бежать».
Если судить по количеству народных пословиц, то к лодырю и лентяю у русского крестьянина было больше неприязни и даже ненависти, чем к представителям эксплуататорских классов (об «идеологии» лодырей и воспевавших ее «романтиках дна» из числа интеллигентов мы расскажем в своем месте). Да это и понятно. В общинном российском хозяйстве был необходим слаженный труд, начало и окончание работ, вывоз навоза, общественное строительство требовали дружной работы, которой, конечно, мешали отдельные лодыри из крестьянской среды, зачастую превращавшиеся в деклассированные элементы. Поэтому крестьянская мудрость наставляет и предостерегает: «Станешь лениться, будешь с сумой волочиться», «Ленивого и по платью узнаешь», «У ленивого что на дворе, то и на столе», «Спишь до обеда, так пеняй на соседа, что рано встает да в гости не зовет», «Проленишься, так и хлеба лишишься», «Отсталый и ленивый всегда позади», «Кто ленив сохой тому весь год плохой».
С лодырями и пьяницами боролись очень сурово не только среди крестьян, но и среди рабочих. Петровский наказ 1706 года тульским казенным кузнецам решительно пресекает подобные пороки, предусматривает против них жестокие кары: «А буде кто из мастеровых людей станет пьянствовать непрестанно или каковые являтися будут ленивцы, от чего чиниться будет делу... мешкота и непоспешение, и таковым пьяницам и ленивцам чинить наказание, в первые батоги и пени шестнадцать алтын четыре Деньги, а буде и потом творити учнут таковая же, чинить наказание батоги жесточие и брать пени по вышесказанному же и держать на чепи (цепи) и в железах дни по два и по три». И такие порядки были не только в Туле, но по всей промышленной России. Внутренний распорядок работы сибирских заводов предусматривает, чтобы работники не ленились и не пьянствовали. «Надлежит смотреть крепко, чтобы мастеры не пьянствовали, отчего имеет быть пуще вред и убыток в заводских делах и таких пьяниц штрафовать, за один день за пьянство вычитать у таких за месяц жалование или что он может за месяц задельно выработать и держать скованных при работе целый месяц и велеть спать в тюрьме, а ежели они того пьянства тем не уймутся... велеть их держать всегда скованных при работе всякого при своей фабрике, а на пропитание давать им один хлеб сухой да квас, покамест не уймутся»1. Представьте себе, кто в таких условиях мог бы осмелиться пьянствовать на работе? Только самые отчаянные, деклассированные элементы.

Т руд всей жизни. Над произведением из 12 томов поэт, писатель, создатель первого русского литературного журнала и последний историограф России работал более двадцати лет. Сумел придать историческому произведению «легкий стиль» и создать настоящий исторический бестселлер своего времени. Наталья Летникова изучала историю создания знаменитого многотомника.

От путевых заметок к изучению истории . Автор «Писем русского путешественника», «Бедной Лизы» , «Марфы Посадницы», успешный издатель «Московского журнала» и «Вестника Европы» в начале ХIХ века всерьез увлекся историей. Изучая летописи и редкие манускрипты, решил объединить бесценные знания в один труд. Поставил задачу - создать полное печатное общедоступное изложение русской истории.

Историограф Российской империи . На почетную должность главного историка страны Карамзина назначил император Александр I . Литератор получил ежегодный пенсион в две тысячи рублей и допуск во все библиотеки. Карамзин без колебаний оставил «Вестник», приносивший доход втрое больше, и посвятил жизнь «Истории государства Российского» . Как заметил князь Вяземский - «постригся в историки». Светским салонам Карамзин предпочел архивы, приглашениям на балы - изучение документов.

Исторические знания и литературный стиль . Не просто изложение фактов вперемешку с датами, а высокохудожественная историческая книга для широкого круга читателей. Карамзин работал не только с первоисточниками, но и со слогом. Сам автор называл свой труд «историческая поэма». Выписки, цитаты, пересказы документов ученый спрятал в примечания - по сути, Карамзин создал книгу в книге для тех, кто особенно интересуется историей.

Первый исторический бестселлер . Восемь томов автор отдал в печать лишь спустя тринадцать лет после начала работы. Задействовали три типографии: военную, сенатскую, медицинскую. Львиную долю времени отняла корректура. Вышли три тысячи экземпляров через год - в начале 1818-го. Раскупили исторические тома не хуже нашумевших любовных романов: первое издание разошлось по читателям всего за месяц.

Научные открытия между делом . За работой Николай Михайлович обнаружил по-настоящему уникальные источники. Именно Карамзиным найдена Ипатьевская летопись. В примечания VI тома вошли отрывки из «Хождения за три моря» Афанасия Никитина . «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших, описанных европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века… Оно (путешествие) доказывает, что Россия в XV веке имела своих Тавернье и Шарденей, менее просвещенных, но равно смелых и предприимчивых» , - писал историк.

Пушкин про работу Карамзина . «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка - Колумбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили…» - писал Пушкин . Александр Сергеевич посвятил памяти историографа трагедию «Борис Годунов» , материал для своего произведения черпал в том числе в «Истории» Карамзина.

Оценка на высшем государственном уровне . Александр I не только дал Карамзину широчайшие полномочия по чтению «всех древних рукописей, до российских древностей касающиеся» и денежное содержание. Император лично финансировал первое издание «Истории государства Российского». По высочайшему велению книга была разослана по министерствам и посольствам. В сопроводительном письме говорилось, что государевы мужи и дипломаты обязаны знать свою историю.

Что ни том - то событие . Выхода новой книги ждали. Второе издание восьмитомника вышло уже через год. Каждый последующий том становился событием. Исторические факты обсуждали в обществе. Так IX том, посвященный эпохе Грозного , стал настоящим потрясением. «Ну, Грозный! Ну, Карамзин! Не знаю, чему больше удивляться, тиранству ли Иоанна или дарованию нашего Тацита» , - писал поэт Кондратий Рылеев, отмечая и сами ужасы опричнины, и прекрасный слог историка.

Последний историограф России . Титул появился еще при Петре Великом . Почетного звания был удостоен выходец из Германии - архивист и автор «Истории Сибири» Герхард Миллер, знаменитый также «портфелями Миллера». Занимал высокий пост автор «Истории России с древнейших времен» князь Михаил Щербатов. Претендовали на него отдавший своему историческому труду 30 лет Сергей Соловьев и крупный историк начала ХХ века Владимир Иконников, но, несмотря на ходатайства, звание так и не получили. Так Николай Карамзин и остался последним историографом России.

История русского народа является частью всемирной, поэтому важность ее изучения понятна каждому. Человек, знающий историю своего народа, может адекватно ориентироваться в современном пространстве и грамотно реагировать на возникающие трудности. Изучать науку, повествующую о делах прошедших веков, помогают историки России. Остановимся подробнее на тех, кто сыграл значительную роль в научных исследованиях этого направления.

Первые летописи

Пока не существовало письменности, исторические знания передавались из уст в уста. И такие предания имелись у разных народов.

Когда появилась письменность, события стали фиксироваться в летописях. Специалисты считают, что первые источники датируются X-XI веками. Более древние писания не сохранились.

Первая сохранившаяся летопись принадлежит перу монаха Киево-Печорского монастыря Никона. Наиболее полная работа создана Нестором, это «Повесть временных лет» (1113 год).

Позже появился «Хронограф», составленный монахом Филофеем в конце XV-начале XVI века. В документе предоставлен обзор всемирной истории и изложена роль Москвы в частности и России в целом.

Конечно, история - это не просто изложение событий, перед наукой стоит задача осмыслить и объяснить исторические повороты.

Появление истории как науки: Василий Татищев

Формирование исторической науки в России началось в XVIII века. В это время русский народ пытался осознать себя и свое место в мире.

Первым историком России считается Это выдающийся мыслитель и политик тех его жизни - 1686-1750. Татищев был весьма одарённым человеком, и ему удалось сделать успешную карьеру при Петре I. После участия в Северной войне, Татищев занимался государственными делами. Параллельно он собирал исторические хроники и приводил их в порядок. После его смерти был издан 5-томный труд, над которым Татищев трудился в течение всей жизни, - «История Российская».

В своей работе Татищев устанавливал причинно-следственные связи происходивших событий, опираясь на летописи. Мыслитель по праву считается родоначальником Российской истории.

Михаил Щербатов

Историк России Михаил Щербатов также жил в XVIII веке, он был членом Российской академии.

Щербатов родился в богатой дворянской семье. Этот человек обладал энциклопедическими знаниями. Он создал «Историю Российскую от древнейших времен».

Ученые более поздних эпох критикуют исследования Щербатова, обвиняя в некоторой торопливости при написании и пробелах в знаниях. Действительно, Щербатов принялся за изучение истории уже тогда, когда начал трудиться над ее написанием.

История Щербатова не пользовалась спросом у современников. Екатерина II считала его и вовсе лишенным дарования.

Николай Карамзин

Среди историков России Карамзин занимает ведущее место. Интерес к науке у писателя сформировался в 1790 году. Александр I назначил его историографом.

Карамзин на протяжении всей жизни трудился над созданием «Истории государства Российского». Эта книга представила историю широкому кругу читателей. Поскольку Карамзин был более писателем, чем историком, в своей работе он трудился над красотой выражений.

Основной идеей «Истории» Карамзина была опора на самодержавие. Историк сделал выводы, что только при сильной власти монарха страна процветает, а при ее ослаблении - приходит в упадок.

Константин Аксаков

Среди выдающихся историков России и известных славянофилов свое почетное место занимает родившийся в 1817 году. Его работы продвигали идею противоположности путей исторического развития России и Запада.

Аксаков положительно относился к возвращению к традиционным русским корням. Вся его деятельность призывала именно к этому - возврату к истокам. Сам Аксаков отпустил бороду и носил косоворотку и мурмолку. Подвергал критике западную моду.

Аксаков не оставил ни одного научного труда, но его многочисленные статьи стали существенным вкладом в русскую историю. Известен также как автор филологических работ. Проповедовал свободу слова. Считал, что правитель должен слышать мнение народа, но не обязан его принимать. С другой стороны, народу не нужно вмешиваться в правительственные дела, а нужно сосредоточиться на своих нравственных идеалах и духовном развитии.

Николай Костомаров

Еще один деятель из числа историков России, трудившийся в XIX веке. Был другом Тараса Шевченко, имел знакомство с Николаем Чернышевским. Трудился в должности профессора в Киевском университете. Издал «Русскую историю в жизнеописаниях ее деятелей» в нескольких томах.

Значение работы Костомарова в отечественной историографии огромное. Он продвигал идею народной истории. Костомаров изучал духовное развитие россиян, эта идея была поддержана учеными более поздних эпох.

Вокруг Костомарова образовался кружок общественных деятелей, романтизировавших идею народности. По донесению все члены кружка были арестованы и подвергнуты наказаниям.

Сергей Соловьев

Один из самых известных историков России XIX века. Профессор, а позже и ректор Московского университета. На протяжении 30 лет работал над «Историей России». Этот выдающийся труд стал гордостью не только самого ученого, но и исторической науки России.

Весь собранный материал был изучен Соловьевым с достаточной полнотой, необходимой для научного труда. В своей работе он обратил внимание читателя на внутреннем наполнении исторического вектора. Своеобразие русской истории, по мнению ученого, заключалось в некотором опоздании развития - по сравнению с Западом.

Сам Соловьев признавался в своем горячем славянофильстве, которое немного остыло при изучении им исторического развития страны. Историк выступал за разумную отмену крепостничества и реформу буржуазного строя.

В научной работе Соловьев поддержал реформы Петра I, тем самым отходя от идей славянофилов. С течением лет взгляды Соловьева переходили от либеральных к консервативным. В конце своей жизни историк поддерживал просвещенную монархию.

Василий Ключевский

Продолжая список историков России, следует сказать и о (1841-1911 гг.) Он трудился профессором Московского университета. Считался талантливым лектором. На его лекциях присутствовало множество студентов.

Ключевский интересовался основами народной жизни, изучал фольклор, записывал пословицы и поговорки. Историк является автором курса лекций, который получил всемирное признание.

Ключевский изучал суть сложных отношений крестьян и землевладельцев, уделял этой мысли большое значение. Идеи Ключевского сопровождались критикой, впрочем, историк не вступал в полемику на данные темы. Он говорил, что выражает свое субъективное мнение по многим вопросам.

На страницах «Курса» Ключевский дал множество блестящих характеристик и ключевым моментам русской истории.

Сергей Платонов

Говоря о великих историках России, стоит вспомнить и о Сергее Платонове (1860-1933 гг.) Он был академиком, лектором университета.

Платонов развивал идеи Сергея Соловьева о противодействии родового и государственного начал в развитии России. Он видел причину современных несчастий в приходе к власти дворянского сословия.

Сергей Платонов приобрел известность благодаря изданным лекциям и учебнику по истории. Октябрьскую революцию он оценивал с отрицательной точки зрения.

За сокрытие важных исторических документов от Сталина Платонов был арестован вместе с друзьями, имевшими антимарксистские взгляды.

Наше время

Если говорить о современных историках России, можно назвать следующих деятелей:

Артемий Арциховский - профессор исторического факультета МГУ, автор работ по древнерусской истории, создатель Новгородской экспедиции археологов.
Степан Веселовский - ученик Ключевского, в 1933 году вернулся из ссылки, трудился профессором и лектором МГУ, занимался антропонимикой.
Виктор Данилов - принимал участие в Отечественной войне, занимался историей российского крестьянства, удостоился награждения Золотой медалью имени Соловьева за выдающийся вклад в изучение истории.
Николай Дружинин - выдающийся советский историк, изучал декабристское движение, пореформенную деревню, историю крестьянских хозяйств.
Борис Рыбаков - историк и археолог XX века, изучал культуру и быт славян, занимался раскопками.
Руслан Скрынников - профессор Санкт-Петербургского университета, специалист по истории XVI-XVII веков, исследовал опричнину и политику Ивана Грозного.
Михаил Тихомиров - академик Московского университета, занимался изучением истории России, исследовал многочисленные общественные и экономические темы.
Лев Черепнин - советский историй, академик Московского университета, изучал русское Средневековье, создал собственную школу и сделал важнейший вклад в отечественную историю.
Серафим Юшков - профессор МГУ и ЛГУ, историк государства и права, участвовал в дискуссиях по Киевской Руси, занимался изучением ее строя.

Итак, мы рассмотрели самых знаменитых историков России, посвятивших науке значительную часть своей жизни.

Сергей Соловьев, Василий Ключевский

Лучшие историки: Сергей Соловьев, Василий Ключевский. От истоков до монгольского нашествия (сборник)

* * *

Сергей Михайлович Соловьев

История России с древнейших времен

Избранные главы

Предисловие

Русскому историку, представляющему свой труд во второй половине XIX века, не нужно говорить читателям о значении, пользе истории отечественной; его обязанность предуведомить их только об основной мысли труда.

Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм, не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию – вот обязанность историка в настоящее время, как понимает ее автор предлагаемого труда.

Русская история открывается тем явлением, что несколько племен, не видя возможности выхода из родового, особного быта, призывают князя из чужого рода, призывают единую общую власть, которая соединяет роды в одно целое, дает им наряд, сосредоточивает силы северных племен, пользуется этими силами для сосредоточения остальных племен нынешней средней и южной России. Здесь главный вопрос для историка состоит в том, как определились отношения между призванным правительственным началом и призвавшими племенами, равно и теми, которые были подчинены впоследствии; как изменился быт этих племен вследствие влияния правительственного начала – непосредственно и посредством другого начала – дружины, и как, в свою очередь, быт племен действовал на определение отношений между правительственным началом и остальным народонаселением при установлении внутреннего порядка или наряда. Замечаем именно могущественное влияние этого быта, замечаем другие влияния, влияние греко-римское, которое проникает вследствие принятия христанства от Византии и обнаруживается преимущественно в области права. Но, кроме греков, новорожденная Русь находится в тесной связи, в беспрестанных сношениях с другим европейским народом – с норманнами: от них пришли первые князья, норманны составляли главным образом первоначальную дружину, беспрестанно являлись при дворе наших князей, как наемники участвовали почти во всех походах, – каково же было их влияние? Оказывается, что оно было незначительно. Норманны не были господствующим племенем, они только служили князьям туземных племен; многие служили только временно; те же, которые оставались в Руси навсегда, по своей численной незначительности быстро сливались с туземцами, тем более что в своем народном быте не находили препятствий к этому слиянию. Таким образом, при начале русского общества не может быть речи о господстве норманнов, о норманском периоде.

Выше замечено, что быт племен, быт родовой могущественно действовал при определении отношений между правительственным началом и остальным народонаселением. Этот быт долженствовал потерпеть изменения вследствие влияния новых начал, но оставался еще столько могущественным, что в свою очередь действовал на изменявшие его начала; и когда семья княжеская, семья Рюриковичей, стала многочисленна, то между членами ее начинают господствовать родовые отношения, тем более что род Рюрика, как род владетельный, не подчинялся влиянию никакого другого начала. Князья считают всю Русскую землю в общем, нераздельном владении целого рода своего, причем старший в роде, великий князь, сидит на старшем столе, другие родичи смотря по степени своего старшинства занимают другие столы, другие волости, более или менее значительные; связь между старшими и младшими членами рода чисто родовая, а не государственная; единство рода сохраняется тем, что когда умрет старший или великий князь, то достоинство его вместе с главным столом переходит не к старшему сыну его, но к старшему в целом роде княжеском; этот старший перемещается на главный стол, причем перемещаются и остальные родичи на те столы, которые теперь соответствуют их степени старшинства. Такие отношения в роде правителей, такой порядок преемства, такие переходы князей могущественно действуют на весь общественный быт древней Руси, на определение отношений правительственного начала к дружине и к остальному народонаселению, одним словом, находятся на первом плане, характеризуют время.

1. Введение

2. Исторические взгляды Соловьева С. М.

3. Заключение

Введение

Соловьев С. М.

В российской исторической науке есть несколько имен, которые стоят на недосягаемой высоте и составляют ее особую гордость. К их числу принадлежит и Сергей Михайлович Соловьев - один из крупнейших отечественных историков, обессмертивших свое имя созданием фундаментальной "Истории России с древнейших времен", охватившей огромный временной промежуток истории нашей Родины.

По величине, объему, емкости содержания своего учено-литературного наследия С. М. Соловьев, пожалуй, мало с кем из русских историков может быть сопоставлен. Научная библиография зарегистрировала 244 названия печатных произведений Соловьева, появившихся при его жизни с 1838 по 1879 год. Вся его творческая наполнена была постоянным, целеустремленным, размеренным трудом. Строгий учет быстро текущего времени, продуманная организация всех занятий ученого-исследователя: поиски источников в архивах и библиотеках; изучение и критический анализ их; упорядочение и систематизация; ознакомление с научной и исторической мыслью прошедших веков и пристально наблюдение за новой, современной ему научно-исторической литературой на родном, русском, и на главных западноевропейских языках - вот характерные черты Соловьева исследователя.

Исследовательский труд в течение всей своей сознательной жизни он творчески сочетал с работой преподавателя, профессора. Несколько поколений студентов Московского университета слушали его курс русской истории, читавшийся ежегодно в течение почти тридцати пяти лет.

Занятия исследователя и профессора-преподователя не только не помешали, а, пожалуй, содействовали участию Соловьева в журнально-литературной деятельности. Его научно-публицистические статьи, полемика, рецензии и критические разборы постоянно появлялись в журналах и газетах 40 - 70-х годов XIX в., широкий отклик имели его выступления в идейных спорах западников и славянофилов о старом и новом, об историческом России, о земле, земщине и государственной власти, о значении преобразований Петра I, об общине, положении и судьбах крепостного крестьянства, о его освобождении.

Выступал Соловьев охотно и с популярными публичными курсами лекций, назывались они обыкновенно Чтениями. Таковы, например, были нашумевшие двенадцать "Публичных чтений о Петре Великом". Составил общедоступное переложение на живой язык "Повести временных лет" для первоначального чтения. Оно пользовалось значительным успехом, по этой книге дети и молодые люди впервые знакомились с известиями древнейшей русской летописи.

Создал Соловьев и несколько учебных пособий по русской истории, долго пользовавшихся известностью, не раз переиздававшихся до 1917 г. Таковы названная выше "Русская летопись для первоначального чтения", "Общедоступные чтения о русской истории", "Учебная книга русской истории".

Величайший вклад Соловьева в отечественную культуру его "История России с древнейших времен" в 29 томах при жизни автора выходила с1851 по 1879 г., каждый год по тому. Некоторые тома этого классического памятника русской исторической науки вскоре же по выходе переиздавались еще при жизни Соловьева по пять - семь раз.

Целью работы является рассмотрение исторических воз¬зрений С. М. Соловьева и его понятий о историческом пути развития России.

Исторические взгляды Соловьева С. М.

Каковы же исторические взгляды Соловьёва? Как он понимал конкретно-исторический путь развития России?

Научная концепция истории основывалась на определенных филосовско-исторических воззрениях Соловьева. Воззрения эти - цельная система взглядов о сущности общественно-исторического развития, внутренних слагаемых и движущих силах этого развития. В понимании общего хода исторического развития историк, естественно, опирался на современные ему филосовско-исторические идеи, выдвинутые передовыми представителями европейской общественно-научной мысли. Но одно дело - общие филосовско-исторические идеи, другое - конкретная история. Огромная научная заслуга Соловьева в том, что он, исходя из таких идей, привлекая множество нового исторического материала, создал целостную картину исторического развития России с древнейших времен почти до середины прошлого века. В этом, пожалуй, нет Соловьеву равных ни русской, ни в мировой исторической науке XIX в.

Сильнейшая сторона филосовско-исторических идей, исходных для Соловьева, - диалектический подход. Основным методом научного познания, который позволил исторической науке достичь наивысшего для того времени уровня, была гегелевская диалектика. Разумеется, идеалистический характер гегелевской диалектики, сочетавшийся с умеренным подходом к решению текущих общественных задач, существенно ограничивал познавательные возможности историков. Диалектика не стала для них, и в частности для Соловьева, алгеброй революции, но она позволила поднять исторические исследования на значительно более высокий уровень сравнительно с дворянской историографией.

Соловьев исходил из идеи об органическом, внутренне обусловленном, закономерном, едином и поступательно-прогрессивном ходе исторического развития всех народов.

"Народы, - писал С. М. Соловьев, - живут, развиваются по известным законам, проходят известные возрасты, как отдельные лица, как все живое, все органическое" (6. 27).

Единство исторического развития всех народов проявляется, по Соловьеву, в том, что все народы идут поступательно-прогрессивным путем, во-первых, к одной цели, во-вторых, через одни и те же этапы и, в третьих, пол воздействием одних и тех же основных факторов. Высшей целью исторического развития Соловьев считал стремление к воплощению в жизнь идеалов христианства, идеалов справедливости и добра.

Согласно Соловьеву, все народы проходят два этапа исторического развития: период господства "чувства" и период господства "мысли". Содержание первого этапа характеризует неразвитость общественной жизни, разгул индивидуальных страстей. Это - юность в истории народов. Второй этап - время зрелого развития, распространение просвещения и расцвета науки. Переход от первого ко второму этапу в Западной Европе связан с эпохой Возрождения, в России - с эпохой Петра I. Общественный прогресс Соловьев усматривал в постепенном переходе от родового строя к государственному, который представлялся ему высшей формой исторического развития народов. "…Государство, - писал Соловьев, есть необходимая форма для народа, который немыслим без государства…" Собственно, лишь на этой стадии народ обретает способность к успешному прогрессу (6. 27).

По мнению Соловьева, "три условия имеют особенное влияние на жизнь народа: природа страны, где он живет; природа племени, к которому он принадлежит; ход внешних событий, влияния, идущие от народов, которые его окружают" (6. 27).

Русские историки задолго до Соловьева обращали внимание на роль в историческом развитии природно-географических условий, или, как говорим мы теперь, факторов. Но бесспорная его заслуга состоит в более глубоком показе влияния фактора природной среды и, главное в раскрытии его связей с другими факторами (условиями).

Оценивая в целом условия развития России и Запада, Соловьев указывал, что если для народов Западной Европы природа была матерью, то для народов России - мачехой (4. 8). Горы разделили Западную Европу на замкнутые части как бы естественными границами, дали возможность строить прочные городские укрепления и замки и тем самым ограничивали внешние вторжения. Благоприятные природные условия, и в частности близость моря, содействовали разнообразию занятий, разделению труда, формированию сословий и т. д. Русь представляла собой огромную равнину без естественных границ, открытую нашествиям. Однообразие природных форм, писал Соловьев, "ведет народонаселение к однообразным занятиям; однообразность занятий производит однообразие в обычаях, нравах, верованиях; одинаковость нравов, обычаев и верований исключает враждебные столкновения; одинаковые потребности указывают на одинаковые на одинаковые средства к их удовлетворению" (2. 60). Бедность и однообразие природных условий не обеспечивали прочной оседлости населения, вели к его высокой подвижности, к слабости его социальной организации, которая находилась в "жидком состоянии". Отсюда вырастала у Соловьева ведущая роль государства в организации общественных сил вообще в отечественном историческом развитии.

Однако, подчеркивая важнейшую роль природного фактора в историческом развитии и даже преувеличивая его значение, Соловьев вместе с тем в отличие от историков государственной школы (К. Д. Кавелина, Б. Н. Чичерина) не абсолютизировал его. Он полагал, что "народ носит в самом себе способность подчиняться и не подчиняться природным влияниям". Возможность ослабления неблагоприятных природных условий усматривалось Соловьевым в высоком народном духе славянского племени, в его энергии и упорстве. "В сильной природе этого племени, - указывал он, - лежала возможность преодоления всех препятствий, представляемых природой-мачехой, возможность цивилизации страны и важное значение ея историческое" (6. 28).

В решении этнических проблем взгляды Соловьева противоречивы. Признавая единство общего пути и основных этапов исторического развития всех народов, он вслед за Гегелем считал одни народы историческими, другие - неисторическими. Арийским народам, к которым Соловьев относил и славян, приписывалась особая историческая роль, способность к успешному историческому прогрессу. Исходя из таких соображений, Соловьев возвеличивал славянские народы. Но в то же время он был чужд шовинизма, ненависти к другим народам, нередко присущих представителям консервативных направлений общественно-научной мысли. Так Соловьев упрекал немецкого историка В. Риля, враждебно относившегося к Франции и французам, в "мелкой, недостойной великого народа вражде, зависти к другим народам" (6. 28).

В целом С. М. Соловьев рассматривал воздействие народонаселения на историческое развитие в собственно этническом плане. Он не постигал тесную связь демографического фактора с социально-экономического отношениями, которые, с одной стороны, оказывали определяющее воздействие на демографические процессы, а с другой - опосредовали воздействие демографического фактора на ход исторического развития.

Из внешних факторов, воздействовавших на историческое развитие России, Соловьев придавал большое значение длительной борьбе с нашествиями кочевников. Он много и образно писал о борьбе "леса" со "степью", ибо в успешном ходе этой борьбы важную роль сыграл природный фактор. Соловьев считал: "…верное спасение оседлому человеку от кочевника - это лес дремучий с его влагой, его болотами. Крепкий выдержливый вообще, кочевник, как ребенок, боится влаги, сырости и страдает от них: поэтому он не пойдет далеко в лесную сторону, скоро воротится назад" (6 .29).

Комплексное рассмотрение роли природно-географических, демографическо-этнических и внешнеполитических факторов в историческом развитии Росси - несомненная заслуга С. М. Соловьева. Эти факторы действительно играли важную роль, но ее не показали предшественники Соловьева, не всегда раскрывается она должным образом и в современных исследованиях историков. Вместе с тем следует отметить существенные изъяны в трактовке Соловьевым роли этих факторов, которые естественно вытекали из идеалистического понимания им исторического развития. Главный из них в том, что он не мог показать опосредованный социально-экономическими отношениями характер влияния этих факторов.

Идеалистический подход Соловьева к пониманию и объяснению хода исторического развития отчетливо проявляется и в трактовке им места и значения в историческом развитии народных масс, государства и личности.

Ведущей силой в системе народ - государство и личность Соловьев считал государство и рассматривал его как стадию общественного развития. У Соловьева государство воплощает в себе народ. Только через государство, или, как он часто писал, правительство, проявляет народ свое историческое бытие; "какая бы не была его форма, представляет свой народ; в нем народ олицетворяется, потому оно было, есть и будет всегда на первом плане для историка". Потому историк должен "изучать деятельность правительственных лиц, ибо в ней находится лучший, самый богатый материал для изучения народной жизни". Эта деятельность, "условливаясь известным состоянием общества, производит могущественное влияние на дальнейшее развитие жизни". Значит, даже мелкие "подробности, анекдоты о

государях, о дворах, известия о том, что было сказано одним министром, что дума другой, сохранят навсегда свою важность, потому что от этих слов, от этих мыслей зависит судьба целого народа и очень часто судьба многих народов" (6. 30).

Соловьев превыше всего ставил роль государства потому что, государство для него казалось над классовым. Он не видел самостоятельной созидающей роли народных масс в историческом развитии. Но и в этой, как мы понимаем, несостоятельной трактовке роли народа и государства в истории у Соловьева имелось рациональное зерно в сравнении с дворянской историографией. У дворянских историков государство отождествлялось с самодержцем, всецело служило интересам дворянства и этим его функции ограничивались. Соловьев же стремился расширить социальные основы государства и его исторические функции. Отнимая государство у самодержавия и дворянства, он представлял его как институт, выражавший всенародные интересы, и тем самым понимал историческую роль государства. Зерно истины у него состоит в том, что государство, несмотря на свою несомненно классовую природу и защиту интересов господствующего класса, действительно выражало и отстаивало и определенные общенародные интересы. Важнейшим моментом здесь была борьба с внешней опасностью.

С. М. Соловьев постоянно выступал против тех, у кого история творится по замыслу и капризу отдельной личности. "произвол одного лица, - указывал он, - как бы сильно это лицо не было, не может переменить течение народной жизни, выбить народ из его колеи". Соловьев верно отмечал, что "великий человек дает свой труд, но величина, успех труда зависит от народного капитала, от того, что скопил народ от своей предшествовавшей жизни, предшествовавшей работы; от соединения труда и способностей знаменитых деятелей с этим народным капиталом идет великое производство народной исторической жизни" (6. 30). Особенно ярко обусловленность деятельности исторической личности раскрыта Соловьевым на примере преобразований Петра I.

Вместе с тем для Соловьева, как и для многих других историков того времени, характерно подчеркивание роли выдающихся личностей в историческом развитии. Он справедливо полагал, что именно они "силой своей воли и своей неутомимой деятельности побуждают и влекут меньшую братию, тяжелое на подъем большинство, робкое перед новым и трудным делом". В таком плане выдающиеся личности действительно играют важную роль в истории. Но из этого утверждения историк умозаключал, будто бы "даже и тогда, когда народные массы приходят в движение, и тогда на первом плане появляются вожди, направители этого движения", и поэтому у исторической науки "нет возможности иметь дело с народными массами, она имеет дело только с представителями народа…" (6. 31). Последующее развитие исторической науки с очевидностью выявило несостоятельность такого умозаключения.

В теоретико-методологическом отношении важной заслугой Соловьева было раскрытие силы, которая определяла органический, внутренне обусловленный и закономерный, поступательно-прогрессивный ход общественно-исторического развития. Такой внутренней силой Соловьев вслед за Гегелем считал борьбу противоположных начал. По мнению Соловьева, таким общим для всех народов началом было противоречие между идеалами христианства как высшей цели исторического прогресса и ограниченностью человеческих возможностей в их достижении. Стремление к преодолению этого противоречия - основной двигатель поступательно-прогрессивного развития народов. "Христианство, - полагал Соловьев, - постановило такое высокое нравственное требование, которому человечество по слабости своих средств удовлетворить не может, - а если б удовлетворило, то упразднились бы" возможности самого прогресса (6. 31).

Главное противоречие, присущее историческому развитию России, Соловьев усматривал в борьбе родовых и государственных отношений. Важную роль, по его мнению, играла так же борьба "леса" со "степью", т. е. оседлых народов с кочевыми, "старых" и "новых" городов, передовых начал европейской цивилизации с отжившими формами и нормами общественной жизни и т. д. Представления Соловьева об общественных противоречиях позволяли по-новому осветить многие стороны исторического развития России.

Естественно, у идеалиста Соловьева остались нераскрытыми такие основополагающие противоречия, двигавшие общественный прогресс, как противоречие между производительными силами производственными отношениями и антагонизм между эксплуататорскими и эксплуатируемыми классами, выражавшийся в классовой борьбе. Соловьев, с одной стороны, рассматривал ход исторического развития диалектически, а с другой - характеризовал это развитие как эволюционистский процесс. Он не признавал скачкообразных, революционных переходов в историческом развитии, а те революционные перемены, которые были в истории, считал нарушением нормального хода исторического развития. "Перемены в правительственных формах, - писал Соловьев, - должны исходить от самих правительств, а не должны вымогаться народами у правительств путем возмущений!" (6. 32).

Такое понимание Соловьевым сущности общественно-исторического развития определило представления ученого об исторической науке, ее общественном значении. Историческая наука, по Соловьеву, - "проявление народного самопознания для целого человечества" (6. 32). Чтобы стать таковым, историческая наука должна преодолеть присущий ей недостаток, состоящий в признании основной целью исторических исследований, что было характерно для дворянской историографии. Наиболее ярко такой подход выражен в трудах Н. М. Карамзина. Но "наука мужает, и является потребность соединить то, что прежде было разделено, показать связь между событиями, показать, как новое проистекало из старого, соединить разрозненные части в одно органическое целое, является потребность заменить анатомическое изучение предмета физиологическим" (3. 625). Как видим, во главу угла у Соловьева ставится принцип историзма, раскрытия органического, внутренне обусловленного характера исторического развития. Это был существенный шаг вперед в понимании задач исторической науки.

Определяя задачи исторической науки, умеренный либерал Соловьев стремился, с одной стороны, оградить науку от вмешательства царских чиновников, а с другой - как-то сдержать революционный демократизм эпохи падения крепостного права. Отсюда выдвинутое им в 1858 г. требование: "Жизнь имеет полное право предлагать вопросы жизни; но польза от этого решения для жизни будет только тогда, когда, во-первых, жизнь не будет торопить науку решить дело как можно скорее, ибо у науки сборы долгие, и беда, если она ускорит эти сборы, и, во-вторых, когда жизнь не будет навязывать науке решение вопроса, заранее уже составленное вследствие господства того или другого взгляда; жизнь своими достижениями и требованиями должна возбуждать науку, но не должна учить науку, а должна учиться у нее" (6. 320).

Короче говоря, Соловьев призывал царских чиновников не мешать науке, а революционных демократов - не спешить с их программой преобразований и обождать, пока наука даст ответ на вопросы жизни.

Таким образом, с одной стороны, Соловьев в своих исторических взглядах ушел далеко вперед сравнительно с дворянскими историками - его предшественниками и современниками. С другой стороны, его взглядами присуща теоретико-методологическая ограниченность, обусловленная общими позициями Соловьева как умеренного либерала.

В историческом развитии России Соловьев выделял следующие основные стадии: (7.19)

I. От Рюрика до Андрея Боголюбского - период господства родовых отношений в политической жизни.

II. От Андрея Боголюбского до начала XVII в. - период борьбы родовых и государственных начал, завершившийся полным торжеством государственного начала. Этот длительный процесс имел внутренние стадии:

а) от Андрея Боголюбского до Ивана Калиты - начальное время борьбы родовых и государственных отношений;

б) от Ивана Калиты до Ивана III - время объединения Руси вокруг Москвы;

в) от Ивана III до начала XVII в. - период борьбы за полное торжество государственного начала.

III. С начала XVII до середины XVIII в. - период вступления России в систему европейских государств.

IV. С середины XVIII до реформ 60-х годов XIX в. - новый период русской истории.

Периодизация, как видим, отражает прежде всего историю государства. Внешне она сходна с периодизацией, которую давали дворянские историки, Но для них каждое из княжений - самостоятельный этап, а Соловьев показал историю возникновения и развития государства как внутренне обусловленный процесс, прежде всего выраженный в явлениях политической истории.

Обширность Восточноевропейской равнины, где обитали славянские племена, и малочисленность населения делали непрочными внутренние связи, обрекали общественные отношения на "жидкое состояние". В таких условиях "централизация восполняет недостаток внутренней связи, условливается этим недостатком и разумеется, благодетельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось" (4. 27).

Во главе централизации, или государственности, стала Северо-Восточная Русь. Правда, первоначально наиболее успешно шло развитие Юго-Западных земель во главе с Киевской Русью. Однако "пограничность ее, близость к полю, или степи, жилищу диких народов делала ее неспособной стать государственным зерном для России…". Другую причину интенсивного развития государственных отношений в Северо-Восточной Руси Соловьев видел в демографически-психологическом факторе. Благоприятная южная природа, "с лихвою вознаграждающая и слабый труд человека, усыпляет деятельность последнего, как телесную, так и умственную". В таких условиях находилось население Юго-Западной Руси. "Природа более скупая на свои дары, требующая постоянного и нелегкого труда со стороны человека, держит последнего всегда возбужденном состоянии: его деятельность не порывиста, но постоянна; постоянно работает он умом, неуклонно стремится к своей цели". Таким было положение в Северо-Восточной Руси. В объяснении есть рациональное зерно: при более благоприятных природных условиях легче добиться более высокого уровня хозяйственного развития. Из этой схемы Соловьев делал далеко идущий но несостоятельный вывод: "Народонаселение с таким характером в высшей степени способно положить среди себя крепкие основы государственного быта, подчинить своему влиянию племена с характером противоположным" (2. 70, 78). Тем самым возникающему на Северо-Востоке единому Русскому государству приписывалась особая историческая роль.

Природно-географическими условиями объяснялась Соловьевым территориальная общность Русского государства. Обширная равнина от Белого до Черного и от Балтийского До Каспийского морей, "как бы не было в начале разноплеменно ее население, рано или поздно станет областью одного государства", для которого характерны "однообразие частей и крепкая связь между ними" (2. 60).

Единое государство формировалось в процессе колонизации, заселения обширных пустующих пространств. "В русской истории, - писал Соловьев, - мы замечаем то главное явление, что государство при расширении своих владений занимает обширные пустующие пространства и населяет их; государственная область расширяется преимущественно посредством колонизации…" (6. 34). Такой процесс действительно имел место, однако в состав России вошли добровольно или были присоединены в итоге завоеваний и обширные уже заселенные земли.

Важнейшей функцией Российского государства была длительная борьба с внешней опасностью, с многочисленными опустошительными вторжениями. Россия "была государством, которое постоянно должно вести тяжелую борьбу с соседями, борьбу не наступательную, но оборонительную, причем, - подчеркивал Соловьев, - отстаивалось не материальное благосостояние… но независимость страны, свобода жителей…". Особенно много внимания Соловьев уделял опасности с Востока, борьбе с азиатскими кочевниками. При этом он правильно отмечал, что в этой борьбе русский и другие народы прикрывали Западную Европу. Так, в период ордынского нашествия, по словам Соловьева, "Германия ждала врагов в бездейственном страхе, и одни славянские государства должны были взять на себя борьбу с татарами" (3. 145).

Соловьев обращал внимание еще на одну силу, которая порой угрожала государству не меньше, чем кочевники. Такой силой историк считал казачество. Он писал: "…природа страны условила еще другую борьбу для государства, кроме борьбы с кочевниками: когда государство граничит не с другим государством и не с морем, но соприкасается со степью, широкою и вместе привольную для житья, то для людей, которые по разным причинам не хотят оставаться в обществе или принуждены оставить его, открывается путь к выходу из государства и приятная будущность - свободная, разгульная жизнь в степи. Вследствие этого южные степные страны России по течению больших рек издавна населялись казацкими толпами, которые, с одной стороны, служили пограничной стражей для государства против кочевых хищников, а с другой, признавая только на словах зависимость от государства, нередко враждовали с ним, иногда были для него опаснее самих кочевых орд. Так Россия вследствие своего географического положения, должна была вести борьбу с жителями степей, с кочевыми азиатскими народами и с казаками…" (2. 61-62). В этих суждениях сквозит неприятие Соловьевым всякой народной борьбы, ибо казачество нередко выступало как организованная и наиболее активная сила в крестьянских войнах и других антифеодальных выступлениях.

Борьба с внешней опасностью естественно оказывала влияние и на внутреннюю политику государства, требую постоянного внимания к поддержанию обороноспособности. При обширной территории страны и ее слабой заселенности это вело к особым мерам. Они состояли в закрепощении сословий. Служилое сословие - поместное дворянство было обязано государственной службой. Для ее материального обеспечения дворяне получали поместья. Поместная система получила широко распространение в России. При большой подвижности населения и его малочисленности обеспечить поместья рабочей силой прежде всего можно было лишь путем закрепощения крестьян, которые были обязаны работать на помещиков и не имели права покидать их владения. "Государство, - писал Соловьев, - давши служилому человеку землю, обязано было дать ему и постоянных работников, иначе он служить не мог". Так возникло крепостное право. Были прикреплены к своим местам и посадские люди в городе, которые "под смертной казнью должны были сидеть, работать и платить ратным людям на жалованье, кормить воеводу" (4. 105).

Поместная система действительно была одной из важнейших причин возникновения крепостного права, хотя существовали и другие, более глубокие социально-экономические факторы, раскрыть которые во времена Соловьева было невозможно. Будучи исторической неизбежностью, по мере общественного прогресса крепостное право исчерпало себя и в середине XIX в. стало помехой для дальнейшего развития. И Соловьев, как уже указывалось, был сторонником его упразднения сверху, путем реформ.

Таковы основные природно-географические, демографические и внешне политические факторы, которые по мнению Соловьева, воздействовали на образование и развитие государства в России. Но при всей своей их значимости решающее значение Соловьев усматривал в борьбе родового и государственного начал.

Родовые отношения, по мнению Соловьева, господствовали в Древней Руси. Общественно-бытовой строй там основывался на общей родовой собственности. У славян, утверждал он, существовал родовой, а не общинный, как полагали славянофилы, строй. Появление варяжских дружин, основанных не на родовых связях, а на товариществе, подрывало родовой строй. Однако варяги сами оказались под его влиянием. Княжеские отношения строились на родовых началах. Русская земля со времен Ярослава Мудрого считалась общей собственностью всего княжеского рода. И хотя отдельны земли были независимы одна от другой, а взаимоотношения князей характеризовались бесконечными раздорами, эти земли составляли "одно нераздельное целое вследствие родовых княжеских отношений, вследствие того, что князья считали своей отчиной, нераздельным владением целого рода своего" (2. 349). Здесь Соловьев заблуждался. Известно, что в Древней Руси существовал не родовой, а уже государственный строй; сформировался он на основе феодальных производственных отношений.

В знаменитом варяжском вопросе позиция Соловьева была такой. Он признавал, что появление варягов сыграло важную роль в объединение разрозненных славянских племен - привело к возникновению "среди них сосредотачивающего начала, власти". Но начало это не окрепло и не получило развития, ибо среди князей возобладали родовые отношения, т. е. варяги не только не изменили характер общественного быта славян, но и подчинились ему. В силу этого, полагал Соловьев, "вопрос о национальности варягов-руси теряет свою важность в наше истории" (2. 130, 275), а потому выделение особого "норманнского периода" в истории Древней Руси лишено оснований.

Новая система отношений, в которой все большую роль играло государственное начало, проявляла себя все более отчетливо с переходом первенствующей роли от Киева к Владимирскому княжеству. Это произошло при Андрее Боголюбском, который, став великим князем (1169 г.), не поехал в Киев, а остался во Владимире. Отсюда, по Соловьеву, "начинался на Руси новый порядок вещей" (2. 529).

Переход к нему обусловила необходимость преодоления общественной шаткости и розни князей, которые были присущи родовым отношениям. Основой нового порядка стало вотчинное начало, единоличная собственность князей на вновь освоенные территории и возведенные города. Политически это вело к единовластию ("единодержавию"). Таким образом, возникновение государственных отношений в Северо-Восточной Руси связывалось с явлениями экономическими. Это был шаг вперед в историографии.

Возникнув, новый порядок ширился и утверждался. Центром этого процесса становится Москва. Со времени Ивана Калиты она оказалась во главе Владимирского великого княжества, а затем формирующегося Русского государства. Дворянские историки объясняли возвышение Москвы всецело особыми личными качествами московских князей. В противовес им Соловьев подчеркивал объективные факторы, обусловившие интенсивный приток сюда населения: удобные речные пути, благоприятные условия для земледелия, удаленность от Золотой Орды, которые прежде всего и определили то, что "Москва собрала около себя Северо-Восточную Русь". Иван III, которому дворянская историография приписывала основные заслуги в образовании единого Русского государства, рисовался Соловьевым как деятель, лишь содействовавший естественному ходу событий: "Старое здание было совершенно расшатано в своих основаниях, и нужен был последний, уже легкий удар, чтоб дорушить его" (3. 651).

Формирование единого государства происходило в острой борьбе государственных отношений с родовыми. Развитие первых шло по линии расширения и укрепления централизации, перехода от "единодержавия", к "самодержавию". Препятствием на этом пути была удельная система, самовластие князей и боярской знати в своих владениях. Временем окончательного торжества государственного начала в форме самодержавия была эпоха Ивана IV. В ее оценке Соловьев разошелся с дворянскими историками еще больше, чем при характеристики времени Ивана III. Одобрительно характеризуя первый период царствования Ивана Грозного, дворянскими историки всячески осуждали период опричнины, считая последнюю неоправданной и вредной для страны. Соловьев, осуждая жестокость Ивана IV, вместе с тем положительно оценивая его правление, указывал на значение опричнины в борьбе за торжество государственного начала. "Характер, способ действии Иоановых, - писал Соловьев, - исторически объясняется борьбою старого с новым" (3. 712).

Такова основная суть представлений Соловьева о конкретно-историческом процессе возникновения и развития государства в России. Процесс этот в большой мере представлен им как внутренне обусловленный. Описание княжений и царствований, объяснение событий индивидуально-психологическими факторами сменилось аналитической картиной политической истории как внутренне обусловленного процесса. В этом - важная заслуга Соловьева. Многое из сделанного Соловьевым в освещение этих процессов не утратило значения до наших дней как в конкретном изложении политической истории, так и в объяснении многих ее явлений. Конечно, подход Соловьева был ограниченным. За его пределами остались явления не только социально-экономические, но и социально-политические - воздействие на ход политического развития различных классов, социальных слоев и групп, классовой и внутриклассовой борьбы.

Завершение в эпоху Ивана IV длительной борьбы родовых и государственных отношений выдвинуло перед Россией историческую потребность "сближения с народами Западной Европы". XVII - первая половина XVIII в. были, по Соловьеву, временем решения этой задачи. Центрально в нем он считал эпоху петровских преобразований, Подчеркивая историческую обусловленность реформ Петра, Соловьев объединил в один исторический период XVII и первую половину XVIII в. "Во второй половине XVII в., - указывал он,- русский народ явственно тронулся на новый путь; после многовекового движения на восток он начал поворачивать на запад" (4. 639). Главным при этом, по его мнению, было осознание недостатков экономического быта: "Бедный народ осознал свою бедность и причины ее чрез сравнение себя с народами богатыми и устремился к приобретению тех средств, которым заморские народы были обязаны своим богатством" (6. 38). Прежде всего это были достижения в науке, просвещении, культуре. При этом Соловьев исходил из того, что Петр I "являлся вождем в деле, а не создателем дела", (7. 135) как считали многие историки до него.

Петровские реформы стоят в центре конкретно-исторической концепции Соловьева. В них историк видел исторический образец разумных и плодотворных общественных преобразований. Он противопоставлял их французской революции конца XVIII в. С петровскими преобразованиями Россия перешла на новую стадию господства разума, развития науки и культуры. Это привело "к решительному влиянию России на судьбы Европы, следовательно, всего мира" (5. 541). Всестороннему освещению петровских преобразований в тесной связи с внутренней и внешней политикой Соловьев отвел четыре тома своей "Истории России". По полноте и цельности этого освещения с трудом Соловьева не может сравниться ни одно исследование.

После Петра основным содержанием исторического развития России стала реализация выдвинутой в эпоху его реформ исторической программы, "которую Россия выполняет до сих пор, - указывал Соловьев во второй половине 60-х годов прошлого века, - и будет выполнять, уклонение от которой сопровождалось всегда печальными последствиями". Последние особенно ярко проявились при ближайших преемниках Петра I, которые "не имели его веры в способности русского народа, в возможность для него пройти трудную школу; испугались этой трудности". Отсюда проистекало неумеренное приглашение на службу иностранцев. Не отрицая возможности такого приглашения, Соловьев подчеркивал необходимость подготовки для руководящих постов российских людей. Надо "не складывать рук, не засыпать, постоянно упражнять свои силы, сохранять старых людей, способных и продолжать непрестанную гоньбу за новыми способностями", - писал Соловьев (5. 268).

В историческом развитии послепетровской эпохи Соловьев не смог найти тех конкретных исторических противоречий, борьба за разрешение которых позволяла бы позволяла бы представить это развитие как органический, закономерный процесс. Длительная борьба родовых и государственных отношений завершилась торжеством государственного начала в петровскую эпоху. Эта эпоха обеспечила переход России на новую стадию исторического развития и на этом исчерпала себя. Общей же мысли о том, что, мол, происходило развитие и дальнейшее совершенствование общественного организма, возглавляемого государством, явно было недостаточно для показа внутренне обусловленного хода исторического развития. А реальных экономических, социальных и других противоречий, связанных с зарождением и развитием капитализма в условиях сохранения феодально-крепостнических отношений, борьба за разрешение которых двигала общественный прогресс, Соловьев не видел

Заключение

Соловьев попытался проследить исторические судьбы России на основе учета своеобразия природы страны и анализа земледельческой деятельности русского народа. Он высказал некоторые верные и интересные суждения, когда пытался найти переход от географической среды к объяснениям реальных процессов русской истории. Так, при критике роли норманнов в создании русской государственности Соловьев исходил из наличия благоприятных естественных условий в центре Руси, которые позволяют всюду обрабатывать почву, создают «деятельного, энергичного человека», побуждают к труду и вознаграждают за него. Складывается оседлое земледельческое население с высокой внутренней организацией. В этом Соловьев справедливо видел причины, позволяющие Руси развиваться независимо от влияния норманнов и кочевников. Рассматривая эпоху петровских преобразований, Соловьев связывал внутреннюю политику Русского государства со стремлениями России добиться выхода к морю. С позиции исторического реализма Соловьев делал попытки решить проблему взаимодействия географической среды и общества, подчеркивая обратное воздействие общества на природу. Хотя в некоторых моментах своих исследований Соловьев и поднимался над идеализмом, но в целом при определении конечных основ исторического процесса идеализм всегда был присущ ученому. В заключении приведем слова В. О. Ключевского о непреходящем значении главного труда Соловьева: "…по многим причинам 29 томов его "Истории" не скоро последуют в могилу за своим автором. Даже при успешном ходе русской исторической критики в нашем ученом обороте надолго удержится значительный запас исторических фактов и положений в том самом виде, как их впервые обработал и высказал Соловьев; исследователи будут долго их черпать прямо из его книги, прежде чем успеют проверить их сами по первым источникам. Еще важнее то, что Соловьев вместе с огромным количеством прочно поставленных фактов внес в нашу историческую литературу очень мало ученых предположений. Трезвый взгляд редко позволял ему переступать рубеж, за которым начинается широкое поле гаданий, столь удобное для игры ученого воображения…Найдут разные недостатки в его огромном труде; но нельзя упрекнуть его в одном, от которого всего труднее освободиться историку: никто меньше Соловьева не злоупотреблял доверием читателя во имя авторитета знатока" (1. 353,354)

Список литературы

1. Ключевский В. О. Собр. соч. Т. 8. М., 1959.

2. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. I. М., 1959.

3. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. II. М., 1960.

4. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. VII М.,1962.

5. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. X. М., 1963.

6. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. I. М., 1988.

7. Соловьев С. М. Чтения и рассказы по истории России. М., 1990.